Дмитрий Винтер: Дневники Берии подтверждают: Виктор Суворов прав!

Однако вернемся к вопросу о подлинности дневника. Так вот, пока не доказано (или хотя бы не озвучено) обратное, будем все же исходить из того, что он — «настоящий». Отмечу только еще один аспект, характеризующий С. Кремлева как историка. Подводя итог деятельности сталинского окружения, он пишет, что «иуда Хрущев в новой России, которая, если будет жить, снова будет Союзной, Советской, Социалистической и Державной, заслуживает участи Тушинского вора, которого выкопали, сожгли и затем выстрелили им из пушки» (3. С. 224).

Ну, заклинаниями из серии «кто против Сталина, тот против России» сегодня никого не удивишь, а вот на аналогии со Смутным временем стоит остановиться поподробнее. Так вот, к сведению г-на Кремлева, из пушки выстрелили не Лжедмитрием II, которого и прозвали Тушинским вором (хотя он-то как раз того заслуживал), а Лжедмитрием I, человеком и правителем совсем не плохим. Стыдно такого не знать, тем более человеку, позиционирующему себя как историк и как патриот России! Кстати, эта посмертная экзекуция, как и убийство первого самозванца, отнюдь не была делом народным, противники преобразований подняли народ на восстание его именем, а убийство совершила пара сотен наемников, которых из-за беспечности самозванца нечем было остановить (подробнее см. об этому Н. И. Костомарова) [2] Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 1995. Кн. I. С. 502–504. .

И еще. Настоящее имя Сергея Кремлева — Сергей Тарасович Брезкун. Велик соблазн, подобно критикам Виктора Суворова, о котором мы не раз будем говорить, упорно называющим его Резуном (очевидно, эта украинская фамилия представляется им очень смешной), называть Кремлева еще более смешной его настоящей фамилией. Но мы этого делать не будем: переход наличности оставим нашим оппонентам-сталинистам, а сами будем именовать г-на Кремлева тем именем, которое он сам предпочитает.

Да просто потому, что Сталин — последний бастион самого гнусного и омерзительного мифа нашей истории — о полезности в России деспотизма.

А кто еще может стать таким бастионом? Николай I?

Так он Крымскую войну проиграл. Павел I? Так его «пруссаческие» военные реформы привели к поражениям русской армии в 1799 г. в Нидерландах и Швейцарии (а победоносным стал один Суворов, которому Павел разрешил «воевать, как знает»), а позднее — при Аустерлице и Фридланде. Иван Грозный? Тот вообще проиграл все, что можно. Точнее, сначала был-таки весьма эффективным правителем, но ровно до того момента, как разогнал и уничтожил «Избранную Раду» и от либеральных по тем временам реформ перешел к опричнине — а вот тогда сразу все вразнос пошло. Петр I? Не такая однозначная фигура: хоть и варварскими способами (и по методам, и по числу жертв этот преобразователь сопоставим со Сталиным), но стремился все-таки к Европе, а не к «железному занавесу» от нее.

Так что один Иосиф Виссарионович и остается. Тем важнее и актуальнее любой отзыв о нем, о его правлении и его ближайших соратниках. А главное — о результатах его правления.

Но вернемся все-таки к бериевским дневникам. Итак, анализ.

С чего начать? Общий фон дневника — обилие нецензурных выражений, ненависть к новой России, пещерный антисемитизм (последние два фактора — у комментатора, а не у самого Лаврентия Павловича, по крайней мере в первых двух томах; о третьем мы еще скажем), сетования из серии «не всех еще искоренили» (а вот это — у обоих, и вообще это любимая присказка сталинистов — «мало стреляли»; похоже, такого, чтобы стреляли «не мало», у них просто не бывает). Однако к чести Берия надо сказать, что у него количество таких рассуждений с течением времени постепенно уменьшается — в отличие от его комментатора.

В целом же пассажи такого типа раскиданы по всей книге; приведу только один (1. С. 205–206): дескать, в новых отраслях (в авиации, в танках) вредительства меньше, чем в старых (артиллерия или пути сообщения), потому что в последних работает много «старых (царских. — Д. В.) кадров», их, конечно же, «почистили, да не всех». Мы еще увидим опровержения этого тезиса самим же Лаврентием Павловичем, но сам примитивно-классовый подход интересен. Мы говорили о ненависти к новой России, но и к старой ее тоже более чем достаточно — по крайней мере у комментатора.

Чего стоит хотя бы фраза о «русских» (кавычки Кремлева. — Д. В.) царях. На этой фразе вообще необходимо остановиться подробнее. Рассказывая о неудачной Харьковской операции (май — июнь 1942 г.), Кремлев цитирует известного физика (а во время Харьковского сражения — гвардии майора) О. Д. Казачковского (как и всегда у него, без ссылки на источник): мол, неудача вызвана тем, что наступающие захватили склады, приготовленные немцами для своего наступления, а там был в том числе и шнапс; вот и «отметили». И комментирует: тут надо винить «расейский» «ванькизм», веками воспитывавшийся в определенной части русского народа «русскими» царями (2. С. 50–51).