Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Принимая все это во внимание, мы без труда заметим известный параллелизм, на который исследователи не обращали достаточного внимания. Оказывается, по отношению к переднеазиатским городам Иран в общественном и культурном отношении играл такую же роль сателлита, как Македония в отношении городской культуры греков. Как в Македонии, так и в Иране мы видим простоту и естественность, любовь к охоте, быстрым коням, пирам. Здесь сохранялись рыцарские обычаи, зависимость мелких землевладельцев от крупных, иначе говоря, Иран стоял на ранней архаической ступени общественной жизни. И Иран, и Македония были окружены во многом превосходящими их странами, оказывающим на них влияние городским миром, который достиг исключительно высокого уровня. Но там высокая цивилизация стала уже рутиной и ощущалась некоторая усталость от нее. Так же как и в Элладе, в городах Передней Азии шла ожесточенная борьба за политические идеалы. И там и здесь сельские области отличались необыкновенной жизнестойкостью: ведь они не растратили себя в творческих исканиях и культурной деятельности.

Одним, однако, месопотамская культура отличалась от греческой, а именно отношением к территориальным захватам. Греки привыкли к своей расчлененности на мелкие общины и предпочитали существовать как мелкие государства. Сама мысль о завоевании широких земельных пространств была им чужда. Вавилонянам и ассирийцам, наоборот, было присуще стремление к распространению своей власти на большие пространства, что в конечном счете привело их к мысли о мировом господстве. Конечно, при узости географических представлений того времени не могло быть и речи о завоевании мира. Но непрестанно повторялись попытки объединить всю Переднюю Азию и даже присоединить Египет. Хотя этой цели и не удалось достичь, но стремление к объединению мира отразилось в таких титулах правителей, как «Великий царь», «Царь четырех стран света» и «Царь всего». Если эти титулы и не соответствовали фактическому положению дел, то такого рода притязания говорят сами за себя.

В основе притязаний на мировое господство лежали эгоцентрические претензии завоевателей. Цари стремились захватить мир, чтобы добиться высшей власти, почестей и спокойствия, чтобы прославить собственную корону, династию, наконец, народ; особенно важным считалось подчинить мир своим богам. Именно боги вручали им власть и могущество. Победоносные цари чувствовали себя любимцами богов, их слугами и священнослужителями.

Как бы ожесточенно в течение полутора тысячелетий ни сражались вавилоняне и ассирийцы, в претворении в жизнь своих планов мирового господства они наталкивались на не менее фанатичное сопротивление своих соседей. Городской Восток постепенно растратил в этой борьбе всю свою энергию, точно так же как греки израсходовали свои силы в борьбе между олигархией и демократией. В Элладе это произошло в V–IV вв. до н. э., а в Передней Азии — еще до VII в. до н. э.

Именно поэтому иранцам на двести лет раньше, чем македонянам, предоставилась соблазнительная возможность выступить в качестве свежей, еще не испытавшей себя силы против усталой городской цивилизации. Примерно один и тот же отрезок времени потребовался иранцам и македонянам для достижения успеха. Обе страны на протяжении нескольких поколений были в сфере влияния соседней городской культуры, не утратив при этом сельской самобытности. Обеим удалось настолько отрешиться от старинных традиций, что любая личность, получившая свободу, могла начать действовать в грандиозных масштабах. В обоих случаях ее привлекала возможность завладеть очагами одряхлевшей городской культуры. Именно при таких обстоятельствах вступили на престол: у иранцев — Астиаг, а у македонян — Филипп. Оба пытались вначале решить задачу в умеренных и узких масштабах. Затем в Персии выступил Кир, а в Македонии — Александр: оба устремились к овладению безграничным миром.

Кир, персидский царь из рода Ахеменидов, начал борьбу за господство в мире при следующих предпосылках. Сама идея мирового господства была ему подсказана городами Древнего Востока. Гигантские претензии перса основывались на тех же предпосылках, что и Александра. Последний тоже заимствовал идею мирового господства у персов. Он также хотел использовать слабость великого соседнего царства, ему тоже казалось, что мировое господство соответствует его титаническим силам. В распоряжении обоих правителей были еще не израсходованные силы народа, готового служить их честолюбивым замыслам.