Фриц Шахермайр: Александр Македонский

Это особенно важно для нашего времени, когда обнаруживается явная тенденция к разрыву между специальными трудами и популярными книгами, в которых основное внимание уделяется форме изложения. Если такие известные ученые прошлого, как Эдуард Мейер, Юлиус Керсг и Карл Юлиус Белох, знакомили читателя с ходом своих мыслей, давая в виде подстрочных примечаний выводы из предварительно проведенных исследований, то в наше время примечания, столь необходимые для правильной оценки изложения фактов, оказываются зачастую в конце книги, где они не получают уже должного звучания. Неудивительно, что и в специальных исследованиях все больше проявляется тенденция не считаться с литературной формой изложения и их стали публиковать только в специальных научных журналах или монографиях. Это привело к тому, что историки уже не воспринимают всерьез те работы, которые написаны сторонниками литературного изложения исторических проблем, независимо от того, какое значение они имеют для науки. Эту категорию ученых упорно призывают к тому, чтобы результаты своих изысканий они публиковали на страницах лишь сугубо научных журналов, поскольку с точки зрения узких специалистов все обобщающие работы в наше время пишутся только для широкого круга читателей.

Если раньше ученые находили место для дискуссии и в солидных трудах, то теперь принято вести полемику только на страницах научной периодики или в специальных монографиях, подбирая для этой цели факты и доказательства, не стремясь к литературному изложению. Конечно, в прошлом наряду с крупными изданиями печатались также журнальные статьи и специальные публикации, но они составляли лишь основу для последующих фундаментальных исторических исследований. В настоящее же время эти публикации все больше становятся самоцелью.

Нельзя не отметить, что подобная двойственность подхода к историческому исследованию представляет серьезные опасности. Одна из них заключается в том, что античная история, направленная в узко-специальное русло, теряет не только контакты с историографией в целом, но и со взыскательной частью (а такая, безусловно, имеется) интересующейся историей древнего мира читающей публики. Другую опасность я усматриваю в том, что литературное изложение исторических событий попадает в руки некомпетентных лиц, недостаточно сведущих в античности и в поисках дешевой занимательности искажающих исторические факты. Стремясь привлечь внимание читателей к наиболее эффектным сюжетам, они нисколько не заботятся об исторической достоверности. Это тем более опасно, что такие авторы, как правило, владеют литературным слогом и легко расправляются с лакунами, существующими в исторической науке.

Чтобы разрыв между историческими исследованиями и их изложением не превратился в систему, следует строить работу таким образом, чтобы в ней сочетались и научная аргументация, и исследование источников, и художественное изложение.

Моя первая книга об Александре была с интересом встречена читателями, тем не менее некоторые ученые оценили принятую в ней форму изложения, сообразуясь с собственными критериями. Встал вопрос, имеет ли историк право на свой собственный стиль или обязан подчиняться сложившемуся условному, научному языку. Распространяется ли это категорическое требование на всех и имеет ли исследователь право выйти за рамки общепринятого научного косноязычия, долженствующего служить примером для дальнейшего подражания?

Вильгельм Энсслин сформулировал эту проблему в своей рецензии на мою книгу следующим образом. Я, с его точки зрения, преступил долг историка и оказался по ту сторону исторической науки, внеся в свою книгу больше пафоса и преувеличений, чем это дозволено в серьезном исследовании. При этом он упустил из виду, что допущенные мною крайности внесены не мной, а восходят непосредственно к самим источникам.

Стиль книги об Александре неизбежно связан с оценкой его личности. Одни исследователи, такие, как Бенедикт Низе, рисующие Александра добропорядочным, заурядным человеком, не ставившим перед собой никаких грандиозных задач, естественно, прибегали к скромному стилю изложения. Другие — И. Г. Дройзен, Е. Корнеман, в известной мере В. Тарн и У. Вилькен, ценившие Александра — выдающегося полководца, воздавали ему должное и придерживались несколько высокопарного стиля. Поскольку я считаю Александра гениальным завоевателем, который сумел выйти далеко за пределы персидской монархии, разрушив все стоявшие перед ним преграды, то у некоторых моих коллег возникли ко мне претензии как по существу проблемы, так и по стилю моего изложения, сильно отличающемуся от традиционно-научного. Ничто столь ярко не характеризует существующие противоречия исследователей Александра Македонского, как те оценки, которые они дали моему труду. Ф. Эртель, Ф. Альтхайм, Ч. Робинсон и Бр. Уэллс положительно отнеслись к моей манере изложения, ибо они сами воспринимают македонского владыку в более широком аспекте. Инстинский же, который считает, что деятельность Александра ограничилась лишь исполнением замыслов его отца, намеревавшегося захватить только персидскую монархию, предъявляет претензии и к стилю книги. Таким образом, прослеживается определенная связь между взглядами на личность Александра и художественными особенностями повествований о нем.