Филлипс Грэхем - Александр Македонский

Если верить Иосифу Флавию, мысль о том, что он самими богами избран для того, чтобы завоевать весь мир, впервые пришла Александру в голову, когда он посетил Иерусалим. Именно там он в первый раз встретился с религией, утверждавшей, что существует лишь один бог. Для человека, собиравшегося завоевать весь мир, несомненно, идея единого бога должна была выглядеть крайне привлекательной. До той поры Александр Великий завоевывал территории, имевшие тесные связи с греческой культурой. Многие жители этих земель имели греческих предков и хорошо знали греческую мифологию и греческих богов. Заявление Александра о том, что он новый Ахилл, пришедший освободить их от персидского владычества, конечно, встречало у местного населения самый восторженный прием.

Однако, покинув Сирию, Александр вступил со своим войском в земли, для населения которых пантеон греческих богов не имел никакого значения. До этих пор македонский царь пользовался широкой поддержкой местного населения, которое было счастливо стать частью его могучей империи. Но во внутренних районах Азии для Александра стало ясно, что отныне ему придется не только выигрывать сражения, но и завоевывать мир. Если он собирался завоевать весь мир со своей относительно малочисленной армией, то непозволительной роскошью было бы оставлять значительные контингенты в тылу для поддержания мира на уже захваченных территориях. Новые провинции персидского государства могли искренне приветствовать того, кто освободил их от гнета персидских царей, однако это продолжалось бы ровно до тех пор, пока греки и македоняне сами не стали бы казаться завоевателями в глазах местного населения, как, например, это случилось в наши дни с американцами в Ираке. И единственный способ, который помог бы Александру предотвратить неизбежные в таких случаях конфликты — это религиозная и культурная терпимость, тем более, если бы ему удалось показать всем, что именно боги поручили ему миссию освобождения народов от власти персов. Но проблема заключалась в том, что в единого бога верили только иудеи, а все остальные народы имели множество богов. Однако в Египте Александру пришло ясное понимание путей решения данной проблемы. По всей видимости, египетские жрецы объяснили ему, что верховное божество каждой религии суть один и тот же бог, только называемый по-разному. Поэтому он, Александр, не только избран этим богом для великих дел, но и является сыном этого бога.

Греки, надо сказать, давно уже подозревали, что различные боги в религиях разных народов — на самом деле знакомые им с детства божества, только носящие иные имена. Так, главного бога египтян Амона-Ра греки давно уже ассоциировали с владыкой олимпийских богов Зевсом. По всей видимости, когда египтяне провозгласили Александра фараоном, ему и пришла впервые в голову мысль о том, что он сын Зевса, поскольку сам фараон считался земным воплощением Гора, божественного сына Амона-Ра.

В греческой мифологии можно было отыскать аналогии подобному представлению. Известно, что греческий герой Геракл (или, как его еще называют, Геркулес) имел своей матерью земную женщину, а отцом его считался сам Зевс Громовержец. И если египтяне охотно поверили, что Александр — это земное воплощение Гора, то греки вполне могли бы признать его в качестве возродившегося Геракла. Если верить Плутарху, Олимпиада постоянно утверждала, что ее сын родился от Зевса, который явился ей во сне в ту минуту, когда был зачат Александр. Очевидно, Александр быстро осознал важность такой идеологической пропаганды — пожалуй, не менее важной, чем стратегическая инициатива в сражении — и начал последовательно развивать эту мысль. Раз он решил продолжать войну с Персидским царством, значит, придется вести ее на территории противника, где главным богом считался Ормузд. У этого бога также можно было найти параллели с Гором и Гераклом, так как сын Ормузда священный Митра, согласно персидской мифологии, побудил отца начать войну против сил Зла на Земле. Естественно, что если бы Александру удалось представить себя как сына всех верховных богов тех народов, которые он собирался завоевать, то его завоевательную миссию можно было бы в таком случае выдать за некий священный поход, призванный освободить угнетенных людей.