Анри Перрюшо - Жизнь Сёра

Толпа мазил - одни отвергнутые жюри Салона, другие даже и не помышлявшие о том, что могут быть допущены однажды во Дворец промышленности, - спешила попытать счастья. Случай был слишком благоприятным, чтобы не разжечь честолюбивые помыслы самых отчаянных голов. Когда во время Революции 1848 года было упразднено жюри Салона, бесчисленные халтурщики кисти и резца, не имеющие понятия ни о том, что такое линия, ни о том, что такое объем, наводнили своими бесформенными творениями Салон, превратив его в причудливую выставку более чем пяти тысяч работ, а точнее, того, что лишь отдаленно напоминало произведения искусства. И вот Сёра суждено было оказаться в толпе подобных же чудаковатых или попросту наивных людей на выставке независимых, на которой будет представлено не менее четырехсот участников.

Однако несуразность всего этого определялась не фактом смешения совершенно не сочетавшихся друг с другом художников, а странным поведением комитета, который пытался извлечь выгоду из идеи выставки без жюри. Бухгалтерские расчеты велись самым немыслимым образом. Парижская ратуша и министерство изящных искусств требовали соблюдения некоторых правил. Их подвергли осмеянию. Счета записывались каракулями на каких-то случайно попавшихся под руку листочках, далее на обрывках газет. Уплатившему взнос в размере одиннадцати франков Жоржу Сёра, как и каждому из участников, выдали расписку в получении десяти франков. В графе расходов можно было встретить такие удивительные записи: удочка - 8,50 франков, подкуп швейцара - 5 франков.

Некоторые члены комитета забили тревогу: они потребовали объяснений от казначея, который в ответ принялся их оскорблять и далее угрожал револьвером. На заседаниях вспыхивали ссоры; иногда они продолжались уже на улице, выливаясь в настоящие потасовки. После драки противники спешили в полицейское отделение, где предавались взаимным обвинениям. Скандальный комитет допускал столько злоупотреблений, факты лихоимства были такими очевидными, что один из его членов, случайно оказавшийся среди этих мошенников, отпечатал протест, который разослал членам группы.

Последние всполошились, потребовали созыва общего собрания, но пошли на попятную под нажимом комитета, убедившего их в том, что власти, встревоженные происходящим, могут вообще запретить выставку. А поскольку страсти разгорелись накануне ее открытия, решено было провести общее собрание сразу же после выставки.

Итак, 15 мая - как и предполагалось, Жюль Греви не присутствовал на открытии - выставка торжественно открылась. Должно быть, "Купание" Сёра показалось членам комитета одним из самых странных творений, производившим впечатление особенно уродливого среди обилия пачкотни. И полотно Сёра, которое стесняло к тому же своими размерами: его площадь равнялась шести квадратным метрам, - было удалено из залов и предусмотрительно отправлено в буфет. Есть нечто достойное восхищения в посредственности, берущей на себя роль судьи: насмехаясь, она безошибочно указывает на произведение, исполненное красоты или попросту великое; и в этом отношении чутье никогда ее "не обманывает". Так, в 1863 году, в Салоне отверженных, толпа, насмехаясь и негодуя, тотчас же устремилась к картине "Завтрак на траве", будто магнитом притягиваемая к творению Мане.

"Купание" такой чести не удостоилось. За последние несколько лет художественных выставок стало больше, и публика понемногу привыкла к "чудачествам" импрессионистов. Поэтому в бараки Тюильри не ломились толпы зрителей; представители прессы также не задерживались подолгу на этой выставке, где, по сообщению "Жиль Блас", "собрались все, построившись стройными рядами: отвергнутые, непонятые, заблудшие, запутавшиеся, безвольные, дерзкие, шарлатаны и хлыщи от живописи". Однако два или три критика отметили "Купание", не придавая картине особого значения, а наиболее снисходительные, вроде Роже Маркса, увидели в этом полотне "признаки серьезных способностей, отражение темперамента" 1. Ученик и друг Золя, Поль Алексис, на страницах "Кри дю пёпль", где под псевдонимом Трюбло (Трюбло персонаж из раздела "Стряпня") он вел ежедневную хронику, написанную в фамильярном тоне и уснащенную жаргонными словечками, назвал "Купание" "подделкой под Пюви де Шаванна". "Это настолько убедительно, - писал он, что почти трогательно, и я больше не осмеливаюсь острить" 2. Но Алексис, этот балагур, должно быть, не очень внимательно рассмотрел картину Сёра, ибо он отмечал присутствие на полотне купальщиц. Правда, Алексис страдал ярко выраженной близорукостью, и этим, возможно, объясняются допущенные им оплошности. Самым проницательным является, пожалуй, отзыв репортера "Энтрансижан" Эдмона Жака, по мнению которого Сёра "за призматической эксцентричностью скрывает изысканнейшие линии рисунка и окутывает теплыми тонами своих купальщиков, речные волны и дали" 3.