Федор Раззаков - Индустрия предательства, или Кино, взорвавшее СССР

«В моем фильме Леня Филатов (он играл главную роль — начальника-бюрократа. — Ф.Р.) согласился играть в первую очередь потому, что им владела та же ненависть, что и мной, к племени бюрократов, которые довели нашу страну до ручки. Это они, люди без стыда и совести, могли ради должности, ради выгод, ради каких-то собственных карьер и набивания карманов продать все и по большому счету, и по всем частностям и отдельностям. Вот эта ненависть объединила нас в этой работе. Как ни странно, в первую очередь нами управляла не художественная, а идеологическая и политическая задача, потому что мы искали портретное сходство, привычки, манеру поведения, потому что мы наблюдали много, очень много. Он и я, каждый из нас, натерпелся, и настрадался, и находился по кабинетам. Мы видели этих равнодушных, якобы интеллигентных держиморд. Вот почему в эту роль Филатов вкладывал не только чисто актерское мастерство, но еще и свою идеологическую страсть…»

Клеймя бюрократов за косность и страх перед революционными переменами, либерал-перестройщики ежедневно «промывали мозги» народу, с пеной у рта уверяя его в том, что коренной ломки административно-хозяйственной системы бояться не надо. Дескать, построим новую, еще лучше. Вот как это выглядело в устах уже знакомого нам философа В. Толстых:

«Бюрократ по природе своей органически не способен видеть ни мир в целом, ни свое дело в движении, в развитии (как способны были видеть мир философы, уже очень скоро покажут катастрофические результаты перестройки. — Ф.Р). Пока речь идет о простом труде, который осуществляется простым умножением числа людей, в нем занятых, и измеряется количеством проведенных мероприятий, произведенных продуктов, в данном случае фильмов, — бюрократ чувствует себя на месте, более или менее владеет ситуацией. Под давлением он может произвести даже сколько угодно частичных косметических изменений. Но он никогда не способен и не готов к кардинальному преобразованию. Он теряется, сникает, пасует там, где надо сойти с наезженной колеи, преодолеть застойную ситуацию, сдвинуть дело с мертвой точки. У бюрократа нет внутренней тяги к развитию, самодвижению, самосознанию. Не он будет толкать и двигать. Это его самого надо постоянно теребить, подталкивать, заставлять, принуждать делать серьезное дело…

Уже сейчас настораживают настойчивые попытки уговорить общественность, что, дескать, сама сфера кинематографа не готова к перестройке. Какие только аргументы при этом не выдвигаются! Хотят ввергнуть студии в полосу очередного экспериментирования. Как верно заметил наш известный экономист, член-корреспондент АН СССР П. Бунич (еще один либерал-реформатор из стана разрушителей. — Ф.Р), на пути нового осторожные чиновники ставят «современный заслон — эксперимент». Вот и в кино опять поговаривают, и на очень высоком уровне, что хозрасчетные принципы необходимо-де опробовать в одном-двух объединениях на «Мосфильме» в течение двух лет. Но ведь они уже целое десятилетие испытывались в экспериментальном творческом объединении Г. Чухрая (речь идет об ЭТО, закрытом в середине 70-х. — Ф.Р) — об этом сто раз говорилось, все знают. И поневоле заподозришь, что еще один тур экспериментирования — всего-навсего попытка спустить перестройку на тормозах…»

Тот зуд нетерпения, который буквально сквозит в каждом слове философа, был характерен для либерал-перестройщиков. У них буквально чесались руки от желания начать ломать все, что было построено до них. Между тем не революционная ломка нужна была тогда, а поэтапные, эволюционные преобразования, которые не резали бы по живому хозяйственные и политический механизмы страны. Тем более что наш стратегический противник — США — находился не в лучшей, чем мы, ситуации, а даже в худшей. Как мы помним, в 1986 году американцы задолжали миру 246 миллиардов долларов. А в октябре 1987 года там грянул новый кризис. Вот как об этом пишут М. Калашников и С. Кугушев:

«19 октября 1987 года американские корабли атаковали иранскую нефтедобывающую платформу в Персидском заливе. Нью-Йоркскую фондовую биржу тотчас поразила паника. Котировки акций резко рухнули вниз, и от этого корпорации США потеряли 560 миллиардов долларов. Зашатался доллар. Президенту США пришлось лично успокаивать деловой мир. В тот «черный понедельник» американцы ясно осознали: им как воздух необходимо разрушение СССР, которое способно извергнуть в мир потоки дешевого сырья, технологий, ценнейших специалистов и живительной наличности. Иначе их экономика входила в затяжной кризис.