В Пещерский - Красная капелла

- Товарищ начальник разведки, не надо мне рассказывать содержание вашего сообщения. Я его прочел. Объясните, откуда и как ваш источник получает информацию? Верите ли вы ему и почему? Можете ли поручиться за его честность и искренность?

Сталин, не отрываясь, смотрел в глаза Фитину и внимательно его слушал. Фитин, преодолев внутреннее волнение, подробно объяснил, что источник является убежденным антифашистом и поэтому делится с резидентурой получаемыми им сведениями. Его информация, как правило, подтверждается, и у разведки нет на его счет сомнений.

Сталин пошел вдоль стола, не говоря ни слова. Вернувшись к Меркулову и Фитину, остановился, затянулся трубкой, выпустил дым и сказал:

- Есть только один немец, которому можно безоговорочно верить, - это товарищ Вильгельм Пик. Все перепроверьте тщательным образом и снова доложите.

На обратном пути Меркулов поинтересовался у Фитина, что тот думает о сказанном Сталиным. Фитин не торопился с ответом, и Меркулов ответил сам:

- Вероятно, товарищ Сталин подразумевал, что следует доверять только немецким коммунистам.

На замечание Сталина необходимо было немедленно отреагировать и принять соответствующие меры. Меркулов распорядился, чтобы разведка срочно составила список всех донесений "Корсиканца" и "Старшины", в которых содержалась информация о готовившейся Германией агрессии. Только с начала 1941 года таких телеграмм в Центре набралось больше сотни, и их перечень занял одиннадцать убористых машинописных страниц.

Оставалось переслать документ в Берлин и потребовать от резидентуры подтверждения.

Но события опередили намерения руководства разведки.

Наступило 22 июня 1941 года. Все, о чем сообщали "Корсиканец" и "Старшина", стало трагической явью.

"Календарь" сообщений "Корсиканца" остался в деле и хранится в архиве СВР. В Берлин ушли последние указания об активизации подпольщиков, антифашистского Сопротивления.

"Красная капелла" в огне войны

Война, хотя ее и ожидали со дня на день, явилась неожиданной для руководителя берлинской "легальной" резидентуры Захара (А. Кобулова). Он имел лишь приблизительное представление о состоянии советско-германских отношений, о средствах и формах деятельности разведки, ее целях и задачах... По воспоминаниям одного из сотрудников резидентуры, сообщение о нападении Германии на Советский Союз буквально потрясло Кобулова: в нижнем белье и тапочках на босую ногу он вышел из квартиры и уселся на крыльцо, обхватив голову руками.

Из Москвы поступила срочная шифровка с требованием уничтожить секретные документы и обусловить связь с ценной агентурой.

Для того чтобы обеспечить агентуру системой радиосвязи, в резидентуре решили, чтобы В.М. Бережков, 1-й секретарь посольства СССР в Германии, договорился с охранявшим посольство офицером СС о совместном выезде в город со своим посольским другом под предлогом прощания последнего с любимой немецкой девушкой, пообещав за это солидную сумму в марках наличными. Таким "другом" был А.М. Коротков... При нем был закамуфлированный под дорожный чемодан радиопередатчик.

24 июня 1941 года, на третий день войны, ворота посольства отворил дежурный эсэсовец, и на Унтер-ден-Линден выехал посольский "Опель-олимпия". За рулем сидел Бережков, справа от него оберштурмфюрер СС, на заднем сиденье - Коротков. Он выглядел как влюбленный человек, которого война разлучала с его девушкой, с которой он собирался попрощаться, возможно, навсегда.

Сойдя у станции метро, Коротков неторопливо спустился вниз и сел в подошедший поезд. Сменив несколько маршрутов, он на одной из станций подземки встретился с Элизабет Шумахер, активной и надежной антифашисткой берлинского подполья и передал ей рацию, код для перешифровки букв и 20 тысяч марок на необходимые расходы.

Работники посольства, а с ними и резидентуры, были вывезены немцами из Берлина 2 июля 1941 года и через Турцию прибыли в Ленинакан на армяно-турецкой границе 18 июля того же года. Выход А.М. Короткова в город 24 июня был последней личной встречей советского разведчика с берлинскими антифашистами.

Центр не сообщил А. Харнаку длину собственной волны радиопередач, без чего радиосвязь с берлинцами принимала односторонний характер. В Берлине при всем желании не могли принять и расшифровать указания Москвы, если бы они и последовали. Оборудованная в районе Бреста приемная станция для А. Харнака перестала существовать в первые же дни войны. Другого приемного пункта у внешней разведки не было.