(Бирюк) Петров - Юг в огне

- Престолу! - насмешливо крикнул кто-то из группы фронтовиков.

- Тш!.. Тш!.. - зашикали в толпе.

Атаман метнул свирепый взгляд туда, откуда послышался крик. Там стояло десятка два солдат с красными бантами на груди и несколько казаков. Они насмешливо встретили взгляд атамана. Кто из них крикнул - трудно понять. Клокоча от гнева, атаман хотел было накричать на них, но передумал. Нужно ли в такое время связываться со смутьянами?

- Вот! - злорадно поднял он палец вверх. - Не всем понравились мои слова... Но пусть они кое-кому и не нравятся. Зато основной массе казачества они дороги и понятны... Вот сейчас злонамеренный человек, фамилии его не знаю и знать не хочу, крикнул, что казаки, дескать, служили и престолу... Да, и престолу, скажу я. И плохого я в этом ничего не вижу. Престолу, дорогие станичники, скажу я с гордостью, даже. Правду никогда не страшно сказать. Может быть, я и ошибаюсь, господа, но мне кажется, что нам, казакам, неплохо жилось при царях. Всегда мы имели от государей льготы и привилегии. Мы были первыми людьми в государстве Российском, верными сынами отечества своего.

- Особенно в девятьсот пятом году! - послышался все тот же насмешливый голос из группы фронтовиков.

- Тш!.. Тш!.. - снова пронеслось по толпе. - Не перебивайте ятамана!..

- Нам нечего вспоминать девятьсот пятый год, - покосившись на фронтовиков, сдержанно сказал атаман. - Не мне с вами судить - правы ли были тогда казаки или нет, выполняя волю правительства. Рассудит история...

- Она уже рассудила! - на этот раз зазвучал из толпы уже другой, звонкий, почти мальчишеский голос.

- Да кто это все орет? - в ярости гаркнул грузный седобородый старик, злобно выкатив глаза. - Заткните ему, стервецу, глотку!

- По морде ему, чтоб замолчал! - визгливо поддержал грузного старика его сосед, тщедушный, высохший старичишка. - Что это не дают атаману говорить!

У атамана пропало всякое желание продолжить речь. Хотелось перед народом излить душу, поделиться переживаниями и думалось, что его поймут. Но вот нашлись же такие мерзавцы, которые все испортили... К чему теперь продолжать? Получилось совсем не так, как думал атаман.

- Господа, - тоном человека, получившего тяжелое оскорбление, проговорил атаман, - прошу простить меня, я больше говорить не могу... Не могу!.. Вы пришли сюда просить меня, чтобы я рассказал вам, что произошло в стране, высказался бы перед вами... Но мне не дают говорить, не дают говорить вашему атаману. Какие-то молодчики, - пренебрежительно скривился атаман, - видимо, лучше меня знают... Так пусть же они перед вами и выскажутся. Пожалуйста, прошу! - жестом показал он на крыльцо.

Переждав минуту и видя, что никто из фронтовиков не появляется на крыльце, атаман злорадно продолжал:

- Я так и знал, что никто не решится нагло взглянуть в глаза своим отцам и дедам. Крамола проникает и к нам, на тихий Дон. Остерегайтесь ее, господа старики! Бойтесь ее!.. Есть предание, что наш голубоводный тихий Дон мутнеет, когда на него надвигается несчастье. Так будьте же бдительны, не давайте мутнеть нашему Дону, берегите его, чтоб всегда он был чист...

- Долой монархиста! - выкрикнуло несколько возмущенных голосов. Долой атамана!

Побледнев, атаман настороженно смотрел в ту сторону, откуда неслись эти крики. Он видел, как фронтовики, кого-то выталкивая, взволнованно кричали:

- А ну, пойди-ка, заткни ему горло!.. Пойди скажи народу, ты ж ученый человек... Да не бойся... Мы заступимся...

- Ну что ж, пойду скажу! - решительно зазвенел чей-то молодой голос. - Пропустите!

- Пропустите его!.. А ну, пропустите!

Атаман видел, как кто-то в толпе пробирался к крыльцу. Он понял, что человек этот сейчас будет говорить, и решил "не допустить такого безобразия".

- Вот, господа, каким оскорблениям я подвергаюсь, - с обидой закричал атаман. - И вы здесь спокойно стоите, выслушивая эту брань, гнусную, мерзкую брань... Разве я этого заслужил? Я, ваш, слуга, избранный вами?.. Позор, донцы!..

- Позор! - как эхо, отозвались помощники атамана.

Старики нахохлились, как воробьи перед бурей, замахали костылями.

- Плетей им, сукиным сынам, всыпать! - завопил грузный старик.

- Плетей! - тонкоголосо поддержал его тщедушный старичишка.

- Истинный господь, плетей! - обрадованно загорланили старики. - Чтоб не охальничали.

- Разбаловались стервецы на войне-то!

- Проучить их, дьяволов, проучить!

Протиснувшись сквозь тугую толпу, на крыльцо правления смело взбежал юноша в солдатской шинели. Для чего-то он порывисто сбросил с себя шинель, может быть, для того, чтобы все увидели на его защитной гимнастерке, плотно облегающей грудь, два георгиевских креста. На защитных погонах, вшитых в гимнастерку, едва приметно вились канты вольноопределяющегося.