Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской империи. Том 4

III. Эфиопия и Египет во все века считались первоначальными источниками и рассадниками чумы. При влажном, теплом и неподвижном воздухе эта африканская лихорадка зарождается от гниения трупов и в особенности от громадного количества саранчи, которая одинаково гибельна для человеческого рода и живой, и мертвой. Моровая язва, обезлюдившая землю во времена Юстиниана и его преемников, появилась в первый раз в окрестностях Пелузия, между Сирбонидской топью и восточным рукавом Нила. Оттуда она распространилась в двух направлениях - в направлении к востоку по Сирии, Персии и Индии и в направлении к западу по африканскому побережью и затем по Европейскому континенту. Весной следующего года Константинополь страдал от этой язвы в течение трех или четырех месяцев, и Прокопий, наблюдавший за ее развитием и симптомами глазами доктора, выказал почти такое же искусство и тщание, какими отличалось Фукидидово описание афинской чумы.

Зараза иногда давала о себе знать видениями, которые создавало расстроенное воображение, и ее жертва считала себя обреченной на смерть, лишь только слышала угрозу или чувствовала прикосновение невидимого призрака. Но в большинстве случаев люди занемогали в постели, на улице или во время своих обычных занятий лихорадкой, которая вначале была такая легкая, что ни в пульсе, ни в цвете лица больного не было никаких признаков приближавшейся опасности. Или в тот же день, или в один из следующих двух дней опасность обнаруживалась в опухоли желез, в особенности в паху, под мышками и под ушами; а когда эти распухшие или вздувшиеся места лопались, внутри их находили уголек или черное зернышко величиной с чечевичное. Если эти опухоли достигали настоящей зрелости или нагноения, то этот естественный способ удаления вредной материи спасал больного. Если же они оставались твердыми и сухими, то очень скоро делалась гангрена и на пятый день больной обыкновенно умирал. Лихорадка часто сопровождалась летаргией или бредом; тело больного покрывалось черными прыщами или нарывами, которые были предвестниками скорой смерти, а у тех, у кого по слабости сложения сыпь не могла выступать наружу, после рвоты кровью следовало воспаление кишок. Для беременных женщин зараза обыкновенно была смертельна; однако один ребенок был вынут живым из утробы умершей матери, а три матери пережили смерть зародышей, зараженных чумой. Юношеские годы были самыми опасными, а женский пол заражался не так легко, как мужской; но зараза поражала без разбора людей всякого звания и всякой профессии, а многие их тех, которые спаслись от нее, лишились языка, не будучи уверенными, что болезнь не возвратится к ним вновь. Константинопольские доктора были и усердны, и искусны; но они были сбиты с толку разнообразием болезненных симптомов и упорством болезни: одно и то же медицинское средство давало противоположные результаты, и исход лечения опровергал их предсказания смерти или выздоровления. Не соблюдалось никакого порядка ни при похоронах, ни при распределении мест в могильных склепах; у кого не осталось ни друзей, ни прислуги, тот лежал непогребенным на улице или в своем опустевшем доме, и одному должностному лицу было дано право собирать кучи мертвых тел, перевозить их за город сухим путем или водой и зарывать в глубоких ямах. Сознание собственной опасности и страдания окружающих пробудили в душе самых порочных людей нечто похожее на раскаяние, но с возвращением здоровья в них оживали прежние страсти и привычки; тем не менее философия должна отвергнуть замечание Прокопия, что жизнь этих людей охранялась особой милостивой заботливостью фортуны или провидения. Он позабыл или, может быть, намеренно умалчивал о том, что чума не пощадила самого Юстиниана; но воздержанный образ жизни императора, подобно тому как это было с Сократом, может считаться за более рациональную и более почтенную причину его выздоровления. Во время его болезни одежда граждан служила выражением для их скорби, а их нерадение и упадок духа были причиной того, что в столице Востока обнаружился голод.

Заразительность есть неразлучная принадлежность чумы, которая, путем вдыхания, переходит от зараженных ею людей в легкие и в желудок тех, кто к ним приближается. Философы сознавали эту истину и из страха были крайне осторожны, между тем как народ, который так легко создает вымышленные ужасы, отвергал существование столь серьезной опасности. Впрочем, сограждане Прокопия убедились из нескольких непродолжительных и немногочисленных опытов, что чума не пристает от близких сношений с зараженными, и благодаря этому убеждению больные пользовались уходом друзей и докторов, которые могли бы оставить их в беспомощном одиночестве, если бы руководствовались бессердечной осторожностью. Но пагубная уверенность в своей собственной безопасности, подобно вере турок в предопределение, без сомнения, способствовала распространению заразы, а правительство Юстиниана не было знакомо с теми благотворными предосторожностями, которым Европа обязана своей безопасностью. Не было наложено никаких стеснений на свободные и частые сообщения между римскими провинциями; на всем пространстве от Персии до Франции народы смешивались одни с другими и заражались вследствие войн и переселений, а торговля переносила в самые отдаленные страны зародыши заразы, которые могут сохраняться в тюках хлопчатой бумаги в течение нескольких лет. Способ ее распространения объясняется замечанием самого Прокопия, что она всегда направлялась от морского побережья во внутренность страны, что она посещала одни вслед за другими самые уединенные острова и горы и что те местности, которые спаслись от ее ярости при первом появлении, одни только и делались ее жертвами в следующем году. Ветры, быть может, разносят этот тонкий яд, но, если атмосфера не подготовлена к тому, чтобы впитать его в себя, зараза должна скоро прекращаться в холодных и умеренных климатах. Но такова была повсеместная заразительность воздуха, что чума, появившаяся на пятнадцатом году Юстинианова царствования, не прекращалась и не ослабевала ни от какой перемены времен года. С течением времени ее первоначальная злокачественность уменьшилась и исчезла; зараза то ослабевала, то опять оживала; но не прежде как по истечении пятидесятидвухлетнего периода страшных бедствий, человеческий род снова стал пользоваться здоровьем, а воздух сделался по-прежнему чистым и здоровым. До нас не дошло таких фактов, по которым можно было бы вычислить или даже приблизительно определить число людей, лишившихся жизни в этот период необычайной смертности. Я отыскал только тот факт, что в течение трех месяцев в Константинополе ежедневно умирало сначала по пяти тысяч человек, а потом по десяти, что многие из восточных городов остались совершенно пустыми и что в некоторых местностях Италии жатва и виноград гнили неубранными. Тройной бич, войны, моровой язвы и голода, поражал подданных Юстиниана, и его царствование было той печальной эпохой, когда человеческий род значительно уменьшился числом, а некоторые из самых прекрасных стран земного шара уже никогда не могли поправиться от этого бедствия.