Джек Уэзерфорд - Чингисхан и рождение современного мира

Столь многие сильные мира сего поддерживали иллюзию Монгольской империи во всем от политики до искусства, что общественное мнение, казалось, было свято убеждено в ее существовании. Нигде эта вера не была сильнее и долгосрочнее, чем в Европе. В 1492 году, спустя больше ста лет со времени правления последнего хана в Китае, Христофор Колумб убедил монархов Изабеллу и Фердинанда в том, что он сможет вновь установить морской контакт и торговлю с двором Великого Хана Монголов. С падением монгольской системы коммуникации, европейцы не могли знать о падении империи и ниспровержения Великого Хана. Колумб, поэтому, настаивал, что, хотя мусульмане закрыли маршрут из Европы до Монголов по суше, он сможет проплыть через Мировой Океан и прибыть на земли, описанные Марко Поло.

Колумб предпринял свое путешествие, чтобы найти монголов, взяв с собой печатную копию книги путешествий Марко Поло, в которые он кратко записывал обильные примечания и наблюдения для запланированного прибытия к их двору. Для Колумба, Марко Поло был не просто вдохновителем, но также и практическим гидом. Когда он достиг Кубы после посещения нескольких меньших островов, то полагал, что был уже на краю царства Великого Хана и скоро найдет царство китайских монголов. Колумб пребывал в убеждении, что земли хана лежат только немного дальше к северу. Так как он не нашел земли Великого Хана Монголов, он решил, что люди, которых он встретил, должны быть южными соседями монголов, и поэтому назвал коренное население обеих Америк индийцами, то есть индейцами, как их и до сих пор именуют.

Принимая во внимание, что относящиеся к эпохе Возрождения авторы и исследователи описывали Чингисхана и монголов с неприкрытой лестью, Просвещение породило антиазиатский дух, который часто сосредотачивал свой гнев именно на монголах, как символе всего злого или дефективного. Уже в 1748 году французский философ Монтескье задал тон в своем трактате «О духе законов» он обливает азиатов презрением и возлагает ответственность за большую часть их дурных качеств на монголов, которых он называет «наиболее исключительным народом на земле». Он описал их и как подлых рабов и жестоких господ. Он приписывал им все основные нападения на цивилизации от древней Греции до Персии. Он отмел всю азиатскую цивилизацию: «Там царит рабский дух, от которого они никогда не были в состоянии избавиться».

Чингисхан стал главной мишенью нападок. Вольтер приспособил монгольскую пьесу «Сирота из рода Чжао», написанную Цзи Цзюньсяном к своим личным политическим и социальным задачам. В образе Чингисхана Вольтер критиковал короля Франции, представив его невежественным и жестоким злодеем. Его пьеса «Китайский сирота» дебютировала на парижской сцене в 1755 году, в то время как Вольтер наслаждался безопасным изгнанием в Швейцарии. «Я свел мой план к великой эпохе Чингисхана, — объяснял он. — Я пытался описывать манеры татар и китайцев: самые интересные события — ничто, когда они не живописуют манеры; и эта живопись, которая является одной из самых больших тайн искусства, является не более, чем праздным развлечением, если не склонна вдохновлять понятия чести и достоинства». Вольтер описал Чингисхана как «царя царей, огненного Чингиза, разорившего плодородные поля Азии». Он назвал его «диким, кровожадным скифом». В ревизионистской истории Вольтера, монгольские воины предстают не более, чем «дикарями, живущими в шатрах среди полей». Они «ненавидят наше искусство, обычаи и законы и желают изменить их все и разорить нашу империю, как разорили свою».

Единственное положительное качество Чингисхана в пьесе Вольтера заключается в том, что он неохотно признает моральное превосходство более образованных людей. «Чем больше я вижу, — диктует Чингисхану Вольтер, — тем сильнее восхищаюсь этим народом, превосходным как в искусствах, так и в войне; их правители превзошли всех прочих мудростью». Чингисхан заканчивает пьесу вопросом: «…чего добился я своими победами, орошенными кровью?» И сам Вольтер отвечает: «…слез, стенаний, проклятий рода людского». Этими словами Вольтер начал проклинать монголов. Скоро к нему присоединилось вся Европа Нового Времени.

Несмотря на все отрицательные черты в изображения Чингисхана, настоящей мишенью Вольтера был французский король, которого он боялся критиковать напрямую. Другие авторы быстро взяли на вооружение метод воплощения в монголах всего мирового зла, и монголы стали жертвами широкой литературной и научной кампании. Новый критический анализ косвенно проявился в работе итальянского поэта и драматурга Джованни Касти, который провел много времени при Габсбургском дворе и позже при дворе Екатерины II в России. Не желая открыто критиковать монархов, которые поддерживали его, он использовал монголов в поэме «Тартаро», а в 1778 году в опере «Кублай, Великий Хан татар», для которой музыку написал сам Антонио Сальери. Император почуял в пьесе опасные бунтарские нотки и запретил ее.