"Словно в страшном сне, плотно прижавшись друг к другу, молча, неподвижно, в желтоватом свете уличных фонарей стояло множество вертикальных теней. Они заполнили наш двор, соседние дворы, тротуары, проезжую часть улицы, все балконы вокруг. Эта огромная толпа словно окаменела в пугающей тишине ночи. Словно умерли все стоя. Никто не разговаривал, не кашлял, не переступал с ноги на ногу. Только голос американского диктора доносился из приемника, включенного на полную мощность, и сотрясал ночной воздух. А может то был голос Освальдо Оранья из Бразилии, председателя Генеральной Ассамблеи.
И вдруг голос умолк. Опустилось безмолвие иных миров. жуткое гнетущее молчание множества людей, затаивших дыхание. С шероховатой сухостью, скрывавшей в себе и какую-то веселость, голос подвел итог: "Тридцать три - за. Тринадцать - против. Десять воздержавшихся. Одно государство в голосовании не участвовало. Предложение принято".
Голос потонул в реве, вырвавшемся из приемника, этот рев вздымался и выплескивался с бушующих балконов, заполненных людьми, которые не помнили себя от радости, там, в зале. А затем. разом завопила и наша забытая Богом улица, расположенная на окраине квартала Керем Авраам, на севере Иерусалима. В этом первом страшном крике. не было радости. Это был скорее вопль ужаса и крайнего изумления, вопль катастрофы, сотрясающий камни и леденящий кровь, словно все убитые - и те, кто уже мертв, и те, кто вскоре погибнет, - получили в этот момент возможность возопить. Но еще через мгновение, сменяя первый крик ужаса, прокатился вопль радости и счастья, раздались хриплые выкрики:"Жив народ еврейский!".
Руки соседа или незнакомца подхватили меня, чтобы не затоптала толпа, передали дальше по воздуху, и передавали из рук в руки, пока я не оказался на плечах отца. А он, мой папа, такой образованный, такой воспитанный, стоял там и орал во всё горло: это были не слова. а протяжный крик, какой существовал до того, как придумали слова. Во всю мощь своих легких он кричал: "А-а-а-а-а-а-а." А когда кончился воздух, он вдохнул вновь, как утопающий, вынырнувший на поверхность, и продолжал вопить "А-а-а-а-а-а-а." (Арабские кварталы, без сомнения, слышали нас в ту ночь, но окружили себя молчанием. Оно походило, наверно, на то молчание ужаса, которое нависло над еврейскими кварталами - до того, как стали известны результаты голосования.)
Потом на улице Амос и во всем квартале Керем Авраам, во всех еврейских кварталах были танцы, и слезы, и появились флаги, полотнища с лозунгами, и автомобили гудели во всю мощь, звучали песни. А во всех синагогах трубили в шофары, извлекли свитки Торы, с ними плясали и кружились, и пели "Отстроена будет Галилея" и "Смотрите, как велик этот день". И совсем уже поздней ночью открылась вдруг бакалейная лавка господина Остера, открылись все киоски на улице Цфания, и на улицах Геула, и Яффа, и Кинг Джордж, открылись бары во всем городе, и до самого утра там раздавали бесплатно прохладительные напитки и сладости, печенье и выпивку. и незнакомые люди обнимались на улице, со слезами целовались друг с другом, а потрясенные английские полицейские втягивались в круг танцующих, оттаяв от банки пива или бутылки ликера.
И папа сказал мне тогда, той ночью двадцать девятого ноября 1947 года. сказал со всей определенностью, словно вбивая гвозди: "Смотри, сынок, смотри хорошенько, в семь глаз смотри, пожалуйста, на всё на это, ибо эту ночь ты не забудешь до последнего дня своей жизни, об этой ночи ты еще расскажешь своим детям, внукам и правнукам и будешь рассказывать очень долго после того, как нас здесь уже не будет".
В семь часов утра, пока мы спали, и спала, пожалуй, вся улица и весь квартал, в Шейх-Джарах обстреляли еврейскую карету "скорой помощи", которая ехала в больницу Хадаса на горе Скопус."
После скандала с кораблем "Эксодус" англичане уже не пытались возвращать нелегальных репатриантов в те страны, откуда они приплыли, - их отправляли на Кипр. Посланцы Эрец Исраэль тайно выводили пассажиров "Эксодуса" из лагерей в Германии, снабжали поддельными документами и вывозили в Эрец Исраэль. До образования государства таким способом прибыли около 2000 бывших пассажиров "Эксодуса", остальные попали в Израиль к сентябрю 1948 года.
Священника Джона Грауэла, участника рейса "Эксодуса", похоронили по его желанию в Иерусалиме.
***
Из речи А. Громыко на сессии ООН 26 ноября 1947 года, перед голосованием о разделе Палестины (опубликовано в газете "Правда"):
Читать дальше