Вадим Роговин - Сталинский неонэп (1934—1936 годы)

В 1934 году в Верховном Суде СССР и в судебных органах на местах для рассмотрения дел о политических преступлениях были учреждены военные коллегии в составе председателя и двух членов суда, Дела об измене, шпионаже, терроре, поджогах и иных видах диверсий подлежали рассмотрению только Военной коллегией Верховного Суда СССР и военными трибуналами округов.

Наряду с «правовой» подготовкой массового государственного террора Сталин осуществлял его идеологическую подготовку, продолжая прямо и косвенно напоминать свой тезис о неизбежном обострении классовой борьбы по мере успехов в строительстве социализма. Ссылаясь на высказанные Сталиным положения, нарком юстиции Крыленко в 1934 году писал, что классовый враг в стране сохраняется «в лице живых представителей бывших господствующих классов», которые связаны «тысячами нитей… со своими оставшимися, ещё существующими за границей и продолжающими свою преступную работу друзьями, агентами и руководителями» [127] Советская юстиция. 1934. № 9. С. 2. .

Вместе с тем имеются свидетельства того, что Сталин вынужден был соглашаться на меры, направленные на смягчение политических репрессий и ограничение произвола карательных органов. Летом 1934 года на заседании Политбюро обсуждался доклад Ягоды о раскрытии нескольких молодёжных групп, занимавшихся самостоятельным изучением марксизма. Ягода сообщил, что в некоторых таких группах велись разговоры о том, что при отсутствии демократии радикальным средством исправления положения в стране может стать индивидуальный террор. В решении Политбюро по этому вопросу было указано, что высшая мера наказания может применяться только в тех случаях, когда в деле имеются неопровержимые доказательства не просто «террористических намерений», но прямой подготовки террористических актов [128] Наше отечество. Т. II. С. 390—391. .

15 сентября 1934 года на заседании Политбюро были рассмотрены заявления лиц, осуждённых по делу т. н. «Тракторцентра» и жаловавшихся на применение недопустимых приёмов следствия. По предложению Сталина была создана комиссия по проверке работы органов НКВД в составе Кагановича, Куйбышева и Акулова. Перед ней ставились задачи: «освободить невинно пострадавших, если таковые окажутся. Очистить ОГПУ от носителей специфических „следственных приёмов“ и наказать последних, невзирая на лица» [129] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 345. .

Все эти «либеральные» тенденции были решительно прерваны зловещим выстрелом в Смольном.

Пожалуй, наиболее ошеломляющее впечатление на советских людей, впервые знакомившихся с докладом Хрущёва на XX съезде, произвели содержавшиеся в нём намёки на то, что убийство Кирова было совершено по приказу Сталина. Это ставило вопросы о массовых репрессиях и великой чистке 1936—1938 годов в совершенно новый контекст, ибо единственным реальным преступлением, якобы совершённым «троцкистско-бухаринской бандой», было убийство Кирова.

Киров не был столь значительной политической фигурой, как это стала изображать официальная пропаганда после его убийства. По месту в партийной иерархии он уступал Молотову, Кагановичу и Ворошилову и стоял примерно в одном ряду с Орджоникидзе, Куйбышевым и Калининым. Политическая роль Кирова была сознательно преувеличена в ходе последовавшей за его убийством пропагандистской кампании, сопровождавшейся массовым переименованием в его честь городов и улиц, присвоением его имени многочисленным заводам, колхозам, учебным заведениям и т. д. Хорошо известный коммунистам термин «любимец партии» (применённый в ленинском «Завещании» для характеристики Бухарина) стал использоваться применительно к Кирову только после его смерти.

Вместе с тем Киров заметно отличался от других членов сталинского Политбюро такими своими качествами, как ораторский талант, демократизм, простота, доступность и близость к рабочим массам. Как отмечал в книге «Тайная история сталинских преступлений» А. Орлов, Киров «был единственным членом Политбюро, не боящимся ездить по заводам и выступать перед рабочими» [130] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 26. .

Свидетельства о политической позиции Кирова и его отношениях со Сталиным весьма противоречивы. Внешне эти отношения носили характер ничем не омрачённой дружбы, основанной на безоговорочном признании младшим (Киров был моложе Сталина на шесть лет) превосходства старшего. Ещё в 1924 году на подаренной Кирову книге Сталин сделал надпись: «Другу моему и брату любимому». В последний вечер пребывания Кирова в Москве (за два дня до убийства) он был вместе со Сталиным в театре, а после спектакля Сталин провожал его до вокзала.