Вадим Роговин - Мировая революция и мировая война

Последствия сталинского террора, как справедливо замечал Дойчер, выразились в том, что «в последние 15 лет сталинского правления в советском обществе не осталось ни одной группы, даже в тюрьмах и лагерях, способной бросить ему [Сталину] вызов… (Такова была аморфность народного мышления, что даже после смерти Сталина не могло возникнуть никакого антисталинского движения снизу, из глубин советского общества, а реформы самых анахронических сторон сталинистского режима могли быть проведены только сверху бывшими наёмниками и соучастниками Сталина)» [793].

Эта логика надстроечных, социально-психологических процессов, закрепляемых тоталитарным контролем над всеми проявлениями духовной (не говоря уже о политической) жизни и свирепостью полицейского аппарата ко всякому, а особенно к «троцкистскому» инакомыслию, оказалась сильнее, чем логика развития социального фундамента советского общества, требовавшая ликвидации сталинистского режима.

Было бы неверным однозначно оценивать состояние массового сознания в эпоху сталинизма. В нём присутствовали не только ослепление, оболваненность и покорность, но также громадная ненависть и гнев по отношению к бюрократии и сталинскому режиму, которые, однако, по справедливому суждению Дойчера, «были загнаны внутрь, где сберегались на будущее» [794]. Эти социальные чувства нашли отражение в лучших произведениях советской литературы (наиболее значимыми из них являются романы «Жизнь и судьба» В. Гроссмана, «Страх» и «Прах и пепел» А. Рыбакова, политическая лирика А. Ахматовой). Достаточно было приоткрыть клапаны и дать известный простор свободной духовной и политической деятельности, чтобы эти чувства претворились на рубеже 90-х годов в массовый социальный протест. Другое дело, что отсутствие в стране прогрессивных политических сил позволило силам реакции направить этот протест в сторону, глубоко противоположную подлинным интересам советского народа.

Возвращаясь к прогнозам Троцкого о судьбах СССР, замечу, что они включали и вариант союза СССР и западных демократий, направленного против фашистского блока. Однако Троцкий не учитывал того, что этот союз будет способствовать укреплению сталинского режима.

«Если бы СССР в союзе с демократиями вышел из войны победоносным,— писал он,— то по дороге к победе он наверняка ослабил бы и сбросил нынешнюю олигархию» [795]. Этот прогноз также оставлял открытым вопрос о том, каким образом могли возродиться и консолидироваться революционные силы в СССР, тем более в обстановке освободительной войны с фашизмом, требующей сплочения народа вокруг его руководства.

Тот факт, что Сталин сумел удержать народ в узде даже в самые критические моменты для его режима, не опровергает его характеристики Троцким как «выдающейся посредственности». За посредственные, мягко говоря, качества Сталина как политика (особенно в период, предшествовавший нападению Гитлера на СССР) и полководца советский народ заплатил миллионами жизней. Сталин был плоть от плоти и кровь от крови термидорианской бюрократии, которая и после его смерти не выдвинула из своих рядов ни одного политического деятеля, сколько-нибудь сравнимого по интеллектуальным и нравственным качествам с Лениным и Троцким. Напротив, все «наследники Сталина», вплоть до Горбачёва и Ельцина были ещё более ограниченными и недальновидными эмпириками, чем Сталин. Но Сталин действовал в такую эпоху, когда ошибки в политике оплачивались не только огромными экономическими и духовными потерями, но и бесчисленными человеческими жертвами. И если Советский Союз смог выстоять во второй мировой войне, то только потому, что вектор мирового развития был в то время направлен в сторону социализма.

Секрет победы СССР во второй мировой войне заключался не в государственной и полководческой мудрости Сталина, а в героизме и стойкости советского народа, в новой приливной войне освободительного движения в Европе и Азии, в глубине всеохватывающего кризиса капитализма, из которого в 40-е годы имелся революционный выход, заблокированный сталинизмом.

Троцкий не раз называл Сталина агентом империализма. Это определение следует понимать, конечно, не в прямом смысле, а как характеристику объективного содержания сталинской внешней политики, отражавшей на определённых этапах истории интересы классовых сил, враждебных международной социалистической революции. Но в годы второй мировой войны произошло то, чего Троцкий не предвидел: «солидарность» трёх фактических диктаторов (Сталин, Черчилль и Рузвельт), вершивших судьбами всего человечества, приняла такие формы и масштабы, которые в конечном счёте позволили сохраниться и капитализму, и сталинизму. Подобно двум лидерам капиталистического мира, «коммунист» Сталин руководствовался не революционно-интернационалистскими целями, а геополитическими соображениями, на основе которых он вёл политический торг со своими партнёрами.