Вадим Роговин - Мировая революция и мировая война

Прочитав советскую записку, Шуленбург сразу же уловил её смысл, сказав, что «центр тяжести, по его мнению, будет лежать в протоколе, и поэтому желательно получить от Советского правительства хотя бы эскиз протокола». Молотов, не желая раскрывать прежде времени всех своих (т. е. сталинских) экспансионистских намерений, ответил, что «инициатива при составлении протокола должна исходить не только от советской, но и от германской стороны. Естественно, что вопросы, затронутые в германском заявлении 15 августа (о разграничении «сфер интересов».— В. Р. ), не могут войти в договор, они должны войти в протокол» [537]. Тем самым он дал понять, что пакт необходимо разделить на две части: открытый договор и секретный протокол.

После этой беседы Шуленбург докладывал в Берлин: «Молотов заявил, что советское правительство встретило предложение о визите Риббентропа с большим удовлетворением, так как выбор для поездки столь выдающегося общественного деятеля подчёркивает серьёзность намерений германского правительства… Однако приезд министра иностранных дел Рейха (по мнению Молотова.— В. Р. ) потребует серьёзных приготовлений» [538].

Это сообщение только подогрело готовность Гитлера идти на любые уступки, лишь бы ускорить заключение соглашения с СССР. Вечером 18 августа Риббентроп направил очередную телеграмму Шуленбургу, в которой просил: «Пожалуйста, условьтесь немедленно о новой встрече с господином Молотовым и сделайте всё возможное, чтобы эта встреча состоялась безотлагательно» [539].

Во время встречи, состоявшейся на следующий день, Шуленбург сообщил Молотову, что «в Берлине опасаются конфликта между Германией и Польшей… Положение настолько обострилось, что достаточно небольшого инцидента, для того чтобы возникли серьёзные последствия. Риббентроп думает, что ещё до возникновения конфликта необходимо выяснить взаимоотношения между СССР и Германией… и считает нужным со всей быстротой приступить ко второму этапу» (первый этап — подписание торгово-кредитного соглашения — должен был завершиться вечером 19 августа). Чтобы не оставлять сомнений в том, что германская сторона готова пойти навстречу всем требованиям советской стороны, Шуленбург заявил: «Риббентроп имел бы неограниченные полномочия Гитлера заключить всякое соглашение, которого бы желало Советское правительство… Гитлер готов учесть всё, чего пожелает СССР… Риббентроп смог бы заключить протокол, в который бы вошли как упоминавшиеся уже вопросы, так и новые, которые могли бы возникнуть. Время не терпит».

Выслушав посла, Молотов сказал, что передаст новые немецкие предложения советскому правительству, которое «должно это обсудить» [540].

События, произошедшие вслед за этим, вновь подтвердили, что председатель Совета народных комиссаров не принимает самостоятельных решений, а служит лишь передаточным звеном для исполнения указаний Сталина. Приём Молотовым Шуленбурга начался в 14 часов и продолжался не менее часа. Едва Шуленбург, обескураженный отказом Молотова назвать точное время, подходящее для визита Риббентропа, успел возвратиться в посольство, как получил по телефону приглашение вновь прибыть в Кремль. Вторая встреча с Молотовым началась в 16 часов 30 минут. На ней Молотов заявил, что он «доложил правительству» содержание сегодняшнего разговора и что Риббентроп может приехать в Москву 26—27 августа. Более того — Молотов передал Шуленбургу «для облегчения работы» советский текст проекта пакта. Проект заканчивался многозначительным постскриптумом, гласившим, что «настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности Договаривающихся Сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта» [541].

В ближайшие сутки обе стороны предприняли шаги для окончательного завершения «первого этапа». Вечером 19 августа торгово-кредитное соглашение было подписано. 21 августа в «Правде» была опубликована передовая статья, в которой утверждалось, что «новое торгово-кредитное соглашение между СССР и Германией, родившись в атмосфере напряжённых политических отношений, призвано разрядить эту атмосферу» и «явится серьёзным шагом в деле дальнейшего улучшения не только экономических, но и политических отношений между СССР и Германией» [542].

Не осведомлённые об интенсивных переговорах между Москвой и Берлином, французские дипломаты вели в эти дни упорные переговоры с польским правительством, стремясь добиться его согласия на советские требования [543]. Однако польские руководители по-прежнему отказывались присоединиться к военному соглашению с СССР, исходя прежде всего из преувеличенной оценки сил своей армии. В то время как даже англичане считали, что польская армия в одиночку не продержится против вермахта более двух недель, поляки хвастливо заявляли о возможности Польши вести войну с Германией только собственными силами. Другим аргументом поляков было соображение о том, что Красная Армия ослаблена репрессиями командного состава и поэтому положиться на неё нельзя [544].