Заручившись согласием Германии на новую аннексионистскую акцию, Молотов заявил 27 июня посланнику Румынии в СССР, что завтра же советские войска вступят на территорию Бессарабии и Северной Буковины, с тем чтобы оккупировать эти территории в течение 3—4 дней [469] Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 1. С. 381.
. Впрочем, немцы, уже тогда считавшие не исключённым нападение Германии на СССР, конфиденциально дали румынским руководителям успокоительные заверения, что эти территориальные уступки носят временный характер [470] Там же. С. 431.
. Германский военный атташе заявил румынскому министру обороны: «Отдайте Советскому Союзу всё, что он просит. Через несколько месяцев мы поможем вам забрать всё обратно с прибавлением территории» [471] Сиполс В. Я. Тайны дипломатические. Канун Великой Отечественной. М., 1997. С. 246.
. Так советская аннексия фактически толкнула Румынию в объятья Германии, сделав её союзницей последней в войне против Советского Союза.
В беседах с Чуевым, путаясь в некоторых деталях переговоров по этим вопросам, Молотов тем не менее довольно точно, с самодовольным цинизмом изложил характер своих разговоров с немцами: «Предъявляют требование: границу провести так, чтобы Черновицы [472] Так до 1944 г. назывался г. Черновцы.
к нам отошли. Немцы мне говорят: „Так никогда же Черновиц у вас не было, они всегда были в Австрии, как же вы можете требовать?“» — «Украинцы требуют! (отвечает Молотов.— В. Р. ). Там украинцы живут, они нам дали указание! (sic! — В. Р. )… Украинцев надо же воссоединять!.. А украинцы теперь — и Закарпатская Украина, и на востоке тоже украинская часть, вся принадлежащая Украине, а тут что же, останется кусок? Так нельзя».
«Как это называется? (— продолжает свой рассказ Молотов .) — Буковина. [Шуленбург] вертелся, вертелся, потом: „Я доложу правительству“. Доложил, и тот [Гитлер] согласился.
Никогда не принадлежавшие России Черновцы к нам перешли и теперь остаются. А в тот момент немцы были настроены так, что им не надо было с нами портить отношения, окончательно разрывать. По поводу Черновиц все прыгали и только удивлялись» [473] Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 17—18.
. В результате «бессарабского похода» Румыния потеряла треть своей территории.
Новая аннексия Советского Союза получила циничное одобрение Черчилля. 4 июня Майский сообщил в Москву, что Черчилль в беседе с ним очень интересовался событиями в Бессарабии и Северной Буковине и спрашивал, не означает ли захват этих территорий возврат к империализму царских времен. «Я разъяснил ему истинный смысл наших действий,— писал Майский.— Черчилль внимательно выслушал и затем с усмешкой сказал: „Может быть, Вы и правы. Но если Ваши действия даже продиктованы не старым царём, а новым советским империализмом,— что с того, у меня нет возражений“» [474] Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 1. С. 409.
.
XII
Троцкий о социальном характере советской экспансии
Оценивая морально-политическое значение «мирных» захватов Советским Союзом чужих территорий, Троцкий писал: «После пяти лет непрерывной агитации против фашизма, после истребления старой большевистской гвардии и командного состава армии за мнимую связь с наци, неожиданный союз с Гитлером естественно оказался крайне непопулярен в стране. Нужно было оправдать его непосредственными и осязательными успехами. Присоединение Западной Украины и Белоруссии и мирные завоевания стратегических позиций в Балтийских государствах должны были доказать населению мудрость внешней политики „отца народов“. Однако Финляндия изрядно испортила этот расчёт» [475] Бюллетень оппозиции. 1940. № 82—83. С. 5.
.
Даже если отвлечься от стойкого сопротивления финляндского народа, вставшего стеной на пути советской интервенции (причины неудач СССР в советско-финской войне Троцкий анализировал в целом ряде работ), то «триумфальные» успехи, выразившиеся в присоединении к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии, позднее — Прибалтийских государств, Бессарабии и Северной Буковины, Троцкий рассматривал с серьёзными оговорками. Он критиковал сталинскую клику не за само по себе военное вмешательство в судьбы других государств. Революционное военное вмешательство, совпадающее с устремлениями народов этих государств, он считал вполне правомерным и потому нередко употреблял в этой связи даже такие понятия, как «военная интервенция», «„военная экспансия“ социалистического государства». Разъясняя свою позицию в этом вопросе, он писал: «Робеспьер говорил, что народы не любят миссионеров со штыками. Он хотел этим сказать, что нельзя навязывать другим народам революционные идеи и убеждения при помощи военного насилия. Эта правильная мысль не означает, разумеется, недопустимости военной интервенции в других странах с целью содействия революции. Но такая интервенция, как часть революционной международной политики, должна быть понятна международному пролетариату, должна отвечать желаниям рабочих масс той страны, на территорию которой вступают революционные войска. Теория социализма в отдельной стране совершенно не годится, разумеется, для воспитания той активной международной солидарности, которая одна только может подготовить и оправдать вооружённое вмешательство. Вопрос о военной интервенции, как и все другие вопросы своей политики, Кремль ставит и разрешает совершенно независимо от мыслей и чувств международного рабочего класса. Оттого последние дипломатические „успехи“ Кремля чудовищно компрометируют СССР и вносят крайнее замешательство в ряды мирового пролетариата» [476] Бюллетень оппозиции. 1940. № 81. С. 10.
.
Читать дальше