Вадим Роговин - Конец означает начало

Постоянное ожидание нового покушения не ввергло Троцкого в депрессию. Он не раз успокаивал жену, озабоченную теми же мыслями о неизбежности скорой гибели. «Открывая утром или закрывая вечером массивные железные ставни, устроенные нашими друзьями в нашей спальне… Лев Давидович иногда говорил: „Ну, теперь до нас не доберутся никакие Сикейросы“,— вспоминала Н. И. Седова.— А просыпаясь, он приветствовал меня и себя: „Вот нас с вами этой ночью и не убили, а вы всё недовольны“… Один раз после такого „приветствия“ он в раздумьи прибавил: „Да, Наташа, мы получили отсрочку“» [908] Бюллетень оппозиции. 1940. № 85. С. 1. .

После покушения 24 мая в руководящих органах троцкистской партии США вновь обсуждался вопрос о защите Троцкого. Делегация партийных деятелей посетила Мехико, где на совещании с Троцким было решено принять новые меры по усилению охраны. Высота стены, опоясывающей виллу, была поднята с 10 до 15 футов. В Соединённых Штатах было собрано несколько тысяч долларов для обороны дома. «В тот час, когда смертельный удар был нанесён,— вспоминал Кэннон,— я возвращался поездом из специальной поездки в Миннеаполис. Я отправился туда с целью подбора новых, особо квалифицированных товарищей для охраны в Койоакане» [909] Бюллетень оппозиции. 1940. № 84. С. 8. .

Лев Давидович был очень тронут подарком, присланным ему друзьями из Лос-Анджелеса после налёта банды Сикейроса — металлическим жилетом, напоминавшим древнюю кольчугу. Он настаивал на том, чтобы этот жилет надевал каждый из охранников, находившихся в данный момент на наиболее ответственном посту.

«После неудачи, которую потерпели наши враги в атаке 24-го мая,— вспоминала Н. И. Седова,— мы твёрдо знали, что Сталин на этом не остановится, и готовились… Знали также, что ГПУ прибегнет к другой форме нападения. Не исключали удара и „одиночки“, подосланного и купленного ГПУ. Но ни кольчуга, ни шлем не могли бы предохранить. Невозможно было эти средства защиты применять изо дня в день, невозможно было превратить свою жизнь только в самозащиту — она теряла в таком случае всякую ценность » [910] Бюллетень оппозиции. 1940. № 85. С. 3. .

Постоянно висящая над головой опасность побудила Троцкого мобилизовать все свои силы на работу, охватывающую самый широкий круг теоретических и политических проблем. К последним месяцам его жизни, может быть, в особенности относятся слова Джеймса Кэннона: «Он знал, что он обречён, и лихорадочно работал, чтобы оставить нам, а через нас — человечеству всё, что только возможно. В последние одиннадцать лет своего изгнания он приковал себя к письменному столу и работал с такой энергией, с такой настойчивостью, с такой выдержкой, как никто из нас не умеет работать, как только гении умеют работать. Он работал, чтоб излить на бумаге всё богатое содержание своего могучего ума и сохранить это в… письменной форме для нас и для тех, кто придёт после нас» [911] Бюллетень оппозиции. 1940. № 84. С. 5. .

В доме Троцкого по-прежнему царила интеллектуальная, творческая атмосфера, в которую Троцкий вовлекал всех людей из своего окружения. Как вспоминал один из секретарей Троцкого, «часто в случайном разговоре за обеденным столом всплывал какой-нибудь вопрос, завязывалась дискуссия, и Старик высказывал какие-нибудь новые и свежие взгляды. Почти неизменно замечания, сделанные мимоходом в обеденной беседе, позднее появлялись либо в книге, либо в статье или письме» [912] Там же. С. 6. .

Сразу же после покушения 24 мая Троцкий стал заниматься вопросом о хранении своих архивов. После 7 ноября 1936 года, когда ГПУ похитило в Париже 65 кг его архивов, различные научные учреждения США обратились к нему с просьбой передать наиболее ценную в историческом смысле часть архивов в их библиотеки и хранилища. Адвокат Троцкого Альберт Гольдман вёл по этому поводу длительные переговоры с библиотекой, основанной бывшим президентом США Гербертом Гувером, с Чикагским и Гарвардским университетами. В результате этих переговоров договор на передачу архивов был заключён с Гарвардским университетом.

После покушения 24 мая директор библиотеки Гарвардского университета прислал Троцкому письмо, в котором настаивал на скорейшем получении архивов. Сообщая об этом секретарю внутренних дел Мексики, Троцкий уточнял, что «дело идёт об архивах советского периода моей деятельности и о моей переписке, кончающейся декабрём 1936 г., т. е. до моего въезда в Мексику. Что касается писем, рукописей и документов за время моего пребывания в Мексике, то они полностью останутся со мной до тех пор, пока я буду пользоваться гостеприимством этой страны». Троцкий просил, чтобы компетентные чиновники секретариата внутренних дел, знающие иностранные языки, в том числе русский, совместно с представителем посольства США, обещавшего оказать содействие в пересылке рукописей, просмотрели архивы, подлежащие отправке в Гарвардский университет, после чего все рукописи были бы заделаны в герметические ящики во избежание их вскрытия на границе [913] Архив Троцкого. № 8227. .