Роберт Пири - Северный полюс

Я наблюдал за ними в бинокль. Олень, заметив их, неторопливо побежал в другую сторону, то и дело оглядываясь назад и явно насторожившись. Но вот он повернулся к ним мордой и стал как вкопанный, и я понял, что охотники издали магический клич, из поколения в поколение завещаемый отцом сыну, подражательный клич, при котором олень мгновенно останавливается, - особый свистящий звук, напоминающий шипение кошки, только более продолжительный.

Охотники подняли ружья, и великолепный самец рухнул как подкошенный. Собаки, навострив уши и подняв морды, наблюдали за всей этой сценой, но при звуке выстрелов взяли с места в карьер - и вот уж мы, не разбирая пути, летим по камням и снегу, словно и нет груза на санях.

Когда мы подъехали, охотники стояли подле добычи, терпеливо ожидая нас. Я просил их не трогать оленя, так как хотел сделать несколько снимков. Это был красавец зверь, почти белоснежный, с великолепными ветвистыми рогами. Как только я сфотографировал оленя, эскимосы вчетвером принялись свежевать и разделывать его.

Как сейчас вижу перед собой эту картину: высящиеся по обеим сторонам бухты горы; заснеженная полоса побережья, переходящая в белую поверхность бухты; низко висящее на юге солнце - сгусток ярко-желтого сияния, как раз заполняющий провал водораздела; воздух, полный медленно падающих ледяных кристаллов, и четверо людей в меховых одеждах, склоненных над убитым оленем, а чуть поодаль собаки и сани - единственный признак жизни в великой белой пустыне.

Когда олень был разделан, мы тщательно свернули шкуру и положили ее на сани, а мясо сложили кучкой, чтобы Вишакупси отвез его к кораблю, когда будет возвращаться из Сейл-Харбор с пустыми санями. После этого мы возобновили свой путь вдоль западного берега бухты, снова взяли в сторону суши и прошли дальше на запад через второй полуостров и низкий водораздел, пока не достигли маленькой бухты на западном берегу полуострова Парри, названной англичанами Сейл-Харбор. В горле бухты, с подветренной стороны ее северного мыса, мы разбили наш второй лагерь. Вишакупси сложил здесь свой груз, а я оставил записку для Бартлетта, который был западнее нас в пути к мысу Колумбия. К ужину у нас было жаркое из оленины - блюдо поистине королевское.

После нескольких часов сна мы выехали по прямой через восточную оконечность ледниковой кромки к горлу залива Маркем. Достигнув горла залива, мы направились вдоль его восточного берега. Дорога была отличная: вода, поднимаясь с приливом в разломе льда у берега, пропитывала лежащий поверху снег, который затем смерзался, образуя узкую, но гладкую поверхность, удобную для езды на санях.

На этом берегу были места, где водились мускусные быки, и мы смотрели во все глаза, но не заметили ни одного животного. Через несколько миль мы наткнулись на следы двух оленей, а проехав чуть дальше, были наэлектризованы напряженным шепотом зоркого Эгингва:

- Нануксоа!

Он взволнованно указывал на середину фьорда, и, проследив взглядом за его пальцем, мы увидели кремовое пятно, не спеша продвигавшееся к горлу фьорда, - белый медведь!

Нет зрелища, которое пробуждало бы жажду крови в сердце эскимоса так же живо, как вид белого медведя. Я, во всяком случае, такого не знаю. И при всем своем равнодушии к охоте в Арктике я был взбудоражен не менее моих спутников.

Пока я стоял перед собаками с кнутом в каждой руке, удерживая их на месте, - ибо эскимосская собака не хуже своего хозяина знает, что такое "нануксоа", - трое эскимосов как безумные сбрасывали поклажу с саней. Как только с этим делом было покончено, Ублуя вскочил в сани и стрелой пронесся мимо меня. За ним последовал Эгингва; когда он поравнялся со мной, я вскочил в его сани. За нами на третьей упряжке мчался Кулатуна. Человек, придумавший выражение "подмазанная молния", должно быть, несся на пустых санях по следу белого медведя, управляя упряжкой эскимосских собак.

Медведь заслышал нас и огромными скачками устремился к противоположному берегу фьорда. Я встал к стойкам саней, дав Эгингва возможность прилечь и отдышаться. Вне себя от возбуждения мы летели по заснеженной поверхности фьорда.

На середине фьорда снег был глубже, и собаки не могли бежать так быстро, хотя рвались вперед изо всех сил. Но вот они учуяли след - и тут уж ни снег, ни что другое не могло их удержать. Ублуя, один со своей сумасшедшей упряжкой, далеко опередил всех нас. Достигнув противоположного берега почти одновременно с медведем, он тотчас распряг собак, и мы увидели, как они погнались за зверем - крохотные точки величиной не больше комара, стаей взбегающие вверх по крутому склону. Прежде чем мы добрались до берега, Ублуя уже поднялся на вершину склона и сигнализировал нам оттуда, чтобы мы двигались в объезд - суша эта была не что иное, как остров.