Роберт Пири - Северный полюс

22 июня, в день летнего солнцестояния, в разгар арктического лета и самый длинный день в году, шел снег, но уже неделю спустя погода была почти как в тропиках, и мы все изнывали от жары, как ни странно это прозвучит. Полос открытой воды за мысом Шеридан становилось все больше, они увеличивались в размерах, и 2 июля прямо напротив мыса мы увидели внушительное озеро. 4 июля, День независимости, мог бы порадовать всех тех, кто ратует за "спокойный праздник".

В уважение к покойному Марвину, а также ввиду того, что праздник пришелся на воскресенье, мы обошлись без всего того, что обычно делается в этот день, - только расцветили корабли флагами, которые едва колыхались на ветерке. В этот день три года назад "Рузвельт" при штормовом южном ветре снялся со своей зимней стоянки почти на этом же самом месте; однако теперь, наученный опытом, я предпочел выждать до конца июля, чтобы дать вскрыться льду в проливах Робсон и Кеннеди.

Казалось, "Рузвельт" разделял наше нетерпение поскорее двинуться в путь - он продолжал мало-помалу выпрямляться, и четыре или пять дней спустя этот процесс сам собой завершился. 8-го числа мы закрепили нос и корму судна 8-дюймовым тросом на тот случай, если оно подвергнется сжатию до того, как мы будем готовы к отплытию. В тот же день мы всерьез принялись готовиться к обратному плаванию. Работа началась с погрузки на корабль угля, который, как читатель вероятно помнит, был выгружен на берег вместе с другими припасами в ту пору, когда мы стали на зимние квартиры, - выгружен на случай гибели судна в результате пожара, сжатия льдом и прочих непредвиденных обстоятельств. Приведение судна в готовность к обратному плаванию не требует подробного описания. Достаточно сказать, что весь состав экспедиции в течение десяти дней работал не покладая рук.

Наконец Бартлетт доложил, что судно готово к отплытию. По состоянию льда вблизи берега можно было предполагать, что пролив Робсон пригоден для навигации. Наша работа была завершена, наши усилия увенчались успехом, корабль был готов к плаванию, мы все были здоровы. 18 июля "Рузвельт" медленно вышел из-за мыса и вновь обратился носом на юг. Лишь память о трагически погибшем Марвине омрачала наше радостное настроение.

У мыса Юнион в соответствии с выработанным мной планом мы не стали держаться берега, а сразу ввели "Рузвельт" во льды и пошли серединой пролива. Для корабля типа "Рузвельта" это лучший способ быстрейшего возвращения домой.

До Бэттл-Харбор плавание протекало без особых происшествий. Разумеется, как и всякое плавание в этих водах даже при благоприятных условиях, оно требовало неусыпной бдительности и опыта ледовой навигации. 8 августа "Рузвельт" вышел из льдов и миновал мыс Сабин. О том, насколько важен опыт и насколько оправдал себя новый способ проведения судна по середине пролива, а не близко к берегу, можно судить по тому факту, что мы теперь опережали на 39 дней наш рекорд возвращения с мыса Шеридан в 1906 году, хотя вышли с мыса значительно позднее. На все плавание от мыса Шеридан до мыса Сабин у нас ушло времени на 53 дня меньше, чем в 1906 году.

Мы остановились у мыса Саумарес - исторической области эскимосов и, спустив шлюпку, высадились на берег. Там я впервые услышал об эволюциях доктора Кука, предпринятых им в прошлом году, пока его не было в Аноратоке. 17 августа мы прибыли в Эта. Там я узнал дальнейшие подробности эволюции доктора Кука во время его пребывания в тех краях.

В Эта мы взяли на борт Гарри Уитни, который провел здесь зиму в охоте. Помимо того, мы добыли 70 с лишним моржей для эскимосов, которых развезли по домам в те места, откуда забрали их прошлым летом.

Все они были как дети, но они хорошо нам служили. Порою они действовали нам на нервы и злоупотребляли нашим терпением, но в конечном счете все они были преданными, исполнительными работниками. Не следует забывать к тому же, что я знал каждого члена племени на протяжении почти четверти века и в конце концов стал относиться к ним с теплотой и личной заинтересованностью, которую всякий должен чувствовать к представителям низшей расы, привыкшим уважать его и доверяться ему на протяжении большей части своей взрослой жизни. Мы оставили их в обладании простейшими предметами, необходимыми для жизни в Арктике, каких у них никогда не было прежде, меж тем как те, кто участвовал в санном походе, а также в зимней и весенней работе на северном побережье Земли Гранта, вообще обогатились за счет наших подарков настолько, что стали своего рода миллионерами Арктики. Я, разумеется, понимал, что по всей вероятности расстаюсь с ними навсегда. Сознание успеха смягчало это ощущение, но все же я испытывал величайшее сожаление, бросая последний взгляд на этих странных и преданных людей, которые так много для меня значили.