Роберт Пири - Северный полюс

Мне всегда будет радостно сознавать, что Марвин шел со мной в эти последние дни. По пути мы обсуждали планы его поездки на мыс Моррис-Джесеп и маршрут промеров океанских глубин, которые он намеревался провести оттуда в северном направлении. И когда он повернул обратно, на материк, он был полон надежд на будущее - будущее, которое ему не суждено было узнать.

- Остерегайся полыней, мой друг! - Таковы были последние слова, которые я ему сказал.

Итак, мы пожали друг другу руки в безлюдной белоснежной пустыне, и Марвин повернул на юг, навстречу своей смерти, а я на север, к полюсу.

Глава 28

МЫ ПОБИВАЕМ ВСЕ РЕКОРДЫ

По странному совпадению, вскоре после ухода Марвина в его трагический последний путь с 86°38' северной широты, солнце померкло и по всему небу расползлась свинцово-темная мгла. По контрасту с мертвенно-белой поверхностью льда и снега и необычному рассеянному свету мгла эта производила непередаваемое впечатление. Это был свет без тени, в котором невозможно было видеть на сколько-нибудь значительное расстояние.

Такой свет без тени - нередкое явление на ледяных полях Полярного моря [Северного Ледовитого океана], но мы впервые столкнулись с ним после того, как покинули сушу. Невозможно найти более совершенную иллюстрацию к арктическому Аду, чем этот серый свет. Более призрачной атмосферы не мог бы представить себе даже сам Данте - небо и лед были тусклыми и совершенно нереальными.

Несмотря на то что я оставил позади все "крайние северные" пределы, достигнутые моими предшественниками, и был близок теперь к своему наивысшему рекорду, причем у меня были восемь спутников, шестьдесят собак и семь полностью нагруженных саней, все в гораздо лучшем состоянии, чем я смел мечтать, - странный меланхолический свет, при котором нам пришлось идти в день расставания с Марвином, вызывал во мне непередаваемо гнетущее ощущение. Человек в своем эгоцентризме, начиная с первобытных веков и до наших дней, всегда предполагал существование дружественных связей между природой и событиями и чувствованиями своей, человеческой, жизни. Таким образом, признаваясь в том, что я испытывал нечто вроде благоговейного страха перед призрачной серой мглой этого дня, я лишь давал выражение неискоренимому инстинкту, свойственному всем людям.

Первые три четверти маршрута 26 марта след, к счастью, пролегал по прямой, через большие, ровные, покрытые снегом ледяные поля различной высоты, окруженные старым слоеным льдом с торосами средней величины, а последнюю четверть почти сплошь по молодому льду в среднем около фута толщиной, развороченному и наслоенному. Идти по такой неровной поверхности в неверном свете было особенно тяжело. Если бы не было следа, проложенного Бартлеттом, идти было бы еще труднее.

К концу дня нам снова пришлось уклониться на запад, обходя полынью. Всякий раз, как температура повышалась до -15° [-26°С], какой она была в начале дня, мы знали, что впереди нас ждет открытая вода. Однако еще перед тем, как достичь лагеря, устроенного отрядом Бартлетта, серая мгла, в которой мы шли, рассеялась, и ярко засверкало солнце, а температура понизилась до -20° [-29°]. Бартлетт уже собирался в путь. По нашему общему мнению, за последний переход мы прошли 15 миль.

Следующий день, 27 марта, выдался ослепительно солнечный, небо сверкало голубым, лед белым, и, если бы у всех членов экспедиции не было очков с дымчатыми стеклами, некоторые из нас несомненно заработали бы себе снежную слепоту. С той поры как вновь появившееся полярное солнце высоко поднялось над горизонтом, мы носили дымчатые очки постоянно.

Температура в этот переход упала с 30° до 40° ниже нуля [с -34°С до -40°С], дул резкий северо-восточный ветер, собак окутывало белое облако пара. Мы радуемся сильному холоду на полярном льду, поскольку повышение температуры и легкий снег всегда означают открытую воду, опасность, задержки. Разумеется, такие мелкие неприятности, как отмороженные и кровоточащие щеки и носы мы рассматриваем как издержки большой игры. Гораздо хуже отморозить пальцы или пятку, потому что это ограничивает способность передвижения, а именно для передвижения мы и находимся в Арктике. Просто боль или неудобства неизбежны, и в общем ими можно пренебречь.

Такого тяжелого перехода, как этот, у нас не было уже много дней. Сперва мы шли по развороченному торосистому льду, который временами, казалось, резал нам ноги сквозь камики из тюленьих шкур и чулки из заячьих. Затем мы попали на тяжелый обломочный лед, прикрытый глубоким снегом, через который нам пришлось буквально пропахивать себе путь, поднимая и удерживая сани руками.