Николай Пирогов - Из 'Дневника старого врача'

Еду в Петербург, призванный на съезд попечителей 1860 г.; глазам и ушам не верю, что вижу и слышу. В Твери, где я остановился по делам моего тверского имения, я нашел вечером у предводителя дворянства собрание дворян человек 50 и более,- и что там говорилось почти публично, и в каких выражениях Проявлялось недовольство, этого я никогда не забуду; и за что же? Это были не крепостники, а прогрессисты, недовольные прогрессом и называвшие его анархией.

Приезжаю в самый Петербург. Еще хуже: недовольство еще ярче. Тут является ко мне один из соседей по тверскому имению, застает у меня Никол. Христ. Бунге, назначенного тогда в ректоры киевского университета и участвовавшего в редакционной комиссии. Я не знал, куда деваться, когда помещик напал на члена ненавистной ему комиссии ( Редакционная комиссия-по подготовке т. н. крестьянской реформы 19 февраля 1861 г.)

"Вы хотите крови! - восклицал он,-она польется реками" и т. п. [...].

Только три рода людей из культурного класса встречал я в то время, не одобрявших эманципации: во-первых, завзятых и неисправимых крепостников из эгоизма и личных интересов; во-вторых - крепостников по принципу. "Все государство рухнет,- говорили эти,- без крепостных людей".

"Поверьте, Николай Иванович,- говорил мне бессарабский губернатор,- это все придумывают наши враги, французы и англичане; они, пожалуй, вставили такой крючок и в мирный договор, зная, что ничем так не ослабишь Россию, как уничтожив или ослабив связь между простым народом и дворянством".

"Вот увидите, ваше превосходительство, помяните мое слово, увидите, что государство ужасно потерпит,- говорил мне один окружной начальник,- когда сократятся, после эманципации, помещичьи запашки, вывоз зерна уменьшится так, что на заграничные доходы нечего более рассчитывать".

К третьему роду противников эманципации принадлежали люди, хотя и близорукие, но не так органиченные; они очень наивно утверждали, что нужно прежде образовать, а потом освобождать ("Известное учение о постепенном переходе от рабства к свободе,- писал П. вскоре после отмены крепостного права,- теоретически неопровержимо; но на практике невыгоды его... очевидны... невозможно устроить дело таким образом, чтобы все ступени перехода постепенно и незаметно следовали одна за другой... Природа же делает внезапно из неуклюжей куклы летящую бабочку, и ни кукла, ни бабочка не жалуются на это" (Письмо Э. Ф. Раден, 3 февраля 1862 г.)).

Любопытно, что и между самими крестьянами - по крайней мере нашей юго-западной окраины - встречались противники эманципации в том смысле, что, мол, "нехай будет попрежнему, чтобы еще ripшe не было". Это случалось и мне не раз слышать.

За эманципацию были все ученые, учащаяся молодежь, люди, именуемые передовыми 10-х годов; все крестьяне, не очень забитые, особливо же дворовые, и, наконец, интеллигентная и передовая часть дворянства, надеявшаяся с уничтожением крепостного права получить от главы государства представительное правительство для страны [...].

Вопрос об эманципации был, как известно, не новый. Еще при Александре I рассказывали, что он хотел после уничтожения крепостного права в Прибалтийском крае сделать то же самое в соседней Псковской губернии, и только будто бы опасение какого-то покушения на жизнь государя и заговора, открытого рижским генерал-губернатором Паулучи, остановили Александра.

При Николае не раз проносились слухи о непременном намерении императора освободить крестьян и в Юго-западном крае. Бибиков введением инвентарей, очевидно, подготовлял акт освобождения. (Генерал-губернатор Юго-западного края (1837-1852) Д. Г. Бибиков (1792-1870) ввел систему т. н. инвентарей, слегка ограничивших плантаторские приемы хозяйничанья помещиков-крепостников и произвольное распоряжение личной судьбой крестьян.)

При Николае же I происходило не мало возмущений между крестьянами. Одно из них, витебское, я помню, наделало много шуму в Петербурге; рассказывали, что какой-то подрядчик, недовольный помещиками, разъезжал, переодетый в генеральский мундир, выдавая себя за наследника, и объявлял крестьянам, чтобы они шли в Петербург к самому государю, указ которого об освобождении скрыт помещиками и попами; крестьяне, как мне сказывали, в числе 10000 двинулись, не послушав и самого начальника края, и только военною силою были остановлены на полпути.

С каждым годом в конце 10-х годов все чаще и чаще доставлялись сведения из провинций об уголовных преступлениях крепостных против своих господ и помещиков. Наконец, во время Крымской войны, при формировке ополчений, крестьяне Юго-западного края изъявили намерение поголовно идти в казаки, т. е. выйти из крепостной зависимости. Понадобились даже местами и пушки для усмирения. А после Крымской войны целые массы крестьян (это я сам видел) устремились из новороссийских и соседних губерний, спеша к какому-то сроку, будто бы назначенному от царя для их освобождения, перейти через Днепр. Только кавалерийскому отряду удалось остановить невдалеке от Днепра уходивших и возвратить на прежние места.