Жан-Поль Креспель - Повседневная жизнь Монмартра во времена Пикассо (1900—1910)

Берта Вейл пишет, как однажды Пикассо явился к ней в галерею и, небрежно положив на стол револьвер, потребовал денег. Перепугавшись, она отошла в угол, задрала юбку и, вытащив из чулка купюру в 100 франков, швырнула ее буйному испанцу со словами, что между ними все кончено… Если подобный эпизод действительно имел место, то наверняка не в первый приезд Пикассо в Париж, а несколькими годами позже, после того, как Альфред Жарри подарил ему револьвер.

Несмотря на бурные ночные развлечения с компанией друзей — дома в Барселоне после мюзик-холла они тоже заканчивали ночь в борделе, — работал Пикассо очень много. Он обладал такой трудоспособностью, что на закате дней буквально вступил в схватку со временем: «Рисую, значит, существую!»… Бывая в «Мулен Руж» и «Мертвой крысе», он попал в атмосферу Лотрека и начал писать сюжеты, навеянные его картинами и вдохновленные его стилем. Но цвета у Пикассо ярче, краска наложена густо, жирно, в то время как Лотрек предпочитал прозрачные краски, покрывающие полотно тончайшим слоем. Хотя в сюжетах и слышатся отголоски Лотрека, интенсивностью света и его первостепенной ролью на полотне многие картины Пикассо одновременно напоминают Боннара. Такая «похожесть» — нечто исключительное в творчестве Пикассо. Вскоре он почувствует ее как недостаток, чем объясняется резкое, многократно заявленное отрицание Боннара.

От Лотрека Пикассо отличается подходом к тем же самым сюжетам, он описывает не феерическую сторону мюзик-холла, а напротив, обыденную. В его творчестве уже ощущаются ростки «голубого периода», отмеченного настроениями отчаяния и разочарования. Это все вполне соответствовало духу внутреннего настроя группы «Четыре револьвера» — его университета. Редко кто вспоминает о том, что молодому художнику действительно приходилось тяжело и он с трудом подавлял в себе тягостное чувство одиночества. Причина крылась не столько в денежных затруднениях, семья давала ему средства на жизнь, и даже не в любовных разочарованиях, а в той атмосфере невроза, характерного для группы «Четыре револьвера»: они восхищались портретами в стиле Мунка, предаваясь настроениям меланхолического отчаяния. Трое из членов группы — критик-искусствовед Казельяс, писатель Солер-и-Мигель и Касахемас один за другим покончили с собой.

В Париже Пикассо чувствовал себя как рыба, вытащенная из воды. Ему не хватало воодушевляющего воздуха родного дома и друзей по группе «Четыре револьвера». Поэтому, когда Пер Маньяк, обрадовавшись первым результатам распродажи картин, предложил ему контракт на 150 франков ежемесячно в обмен на те картины, которые еще только будут написаны, Пикассо решил вернуться в Барселону. Взяв за основу наброски, сделанные в кабаре и мюзик-холлах, он мог работать дома не хуже, чем в Париже. И действительно, после его возвращения в Барселону появились полотна в стиле Лотрека: «Конец номера», «Болтушки», «Манишки», «Мулен де ла Галетт», «Канкан», «В ложе».

Были и другие причины для отъезда: приближался конец года, и ему хотелось провести эти дни с родными, а еще больше толкало к отъезду поведение Касахемаса. Этот смешной молодой человек, двойник Валентина Ле Дезоссе, похожий на сломанного полишинеля со скошенным подбородком, отличался необыкновенной чувствительностью и мгновенно переходил от полной депрессии к бурной экзальтации. В Париже он влюбился в молоденькую Лору Гаргалло, прозванную на Монмартре Жерменой. Поскольку она отвергала Касахемаса и насмехалась над ним, с каждым днем он любил ее все безнадежнее. Впадая в депрессию, он постоянно твердил о самоубийстве. Чтобы Касахемас не «наделал глупостей», Пикассо не отпускал друга ни на шаг, лишая самого себя свободы и отрываясь от работы. Пикассо по-настоящему любил Касахемаса и считал, что перемена обстановки поможет тому излечиться от несчастной любви.

В середине октября оба друга сели в жесткий вагон и отправились в долгий путь на родину. Надежда Пикассо на победу здравого смысла не оправдалась, черные мысли не покинули Касахемаса. Проведя несколько дней в борделях Малаги и Барселоны, он вернулся в Париж, чтобы еще раз попытаться завоевать Жермену, и, снова отвергнутый, пустил себе пулю в лоб в одном из кафе бульвара Клиши.

Пикассо потрясла кончина друга. Она стала сигналом к вхождению в «голубой период». И первой картиной этой серии явились «Похороны Касахемаса», это произведение, полное мистических аллегорий, сейчас находится в парижском Музее современного искусства. Затем последовали другие, например, «Жизнь», снова представляющая Касахемаса. Долгие годы его преследовало воспоминание о гибели друга, а, если верить Максу Жакобу, в момент крайнего отчаяния Пикассо и сам хотел наложить на себя руки.