Леонид Платов - Архипелаг Исчезающих Островов (Повести о Ветлугине - 1)

Вот почему вновь возникают на этих страницах бревенчатые, строенные на века дома, а рядом начинают скрипеть надоедливые голоса, над которыми царит противный, квакающий голос.

Хотя нет! Это же сказал не дядюшка, а отец Фома: "Еще не есть революционер, однако закономерно идет к тому, чтобы стать таковым". Фома был не так глуп. Он усмотрел внутреннюю логику в событиях. Петр Арианович не мог не стать революционером.

И он стал им.

Приехав в Москву из Весьегонска, Петр Арианович тотчас завязал связи с революционерами, видимо старыми своими товарищами по университету, и принял участие в подпольной работе. Впоследствии стало известно: то было большевистское подполье.

В 1915 году Петра Ариановича арестовали и выслали - сначала в Акмолинскую губернию, потом за какую-то новую провинность еще дальше, на Крайний Север, в деревню со странным названием Последняя.

Об изменениях в судьбе нашего учителя мы узнавали от его матери. К ней забегали украдкой, по вечерам, таясь от прохожих.

Писал Петр Арианович почему-то не часто, но в каждом письме обязательно передавал привет "хранителям маленького компаса". Это были мы с Андреем. Зная, что корреспонденцию из ссылки проверяю" (тем более что с началом войны введена была цензура), именовал нас иносказательно, боясь подвергнуть неприятностям.

Письма прочитывались вслух. Потом мы отправлялись в сарай пилить и колоть дрова, с рвением таскали из колодца воду, расчищали перед домом Дарьи Павловны тротуар от снега.

Бедная старушка осталась совсем одна. Знакомые, напуганные скандалом, шарахнулись от нее в сторону.

Не было под рукой и Лизы, нашей маленькой приятельницы: хозяйка увезла ее в другой город.

Вдобавок здоровье Дарьи Павловны с каждым днем ухудшалось. С Севера она получила от Петра Ариановича только два письма - весной 1916 года. Больше писем не было.

Старушка заметалась. Четыре повторных запроса по месту ссылки остались без ответа.

Так и не дождавшись писем, она умерла в декабре, когда ночи всего длиннее, когда темнота особенно давит, кажется безысходной.

На кладбище было совсем мало провожающих: нас двое, три или четыре старушки-богомолки из тех, кто не пропускает ни одного погребения, и неожиданно - Вероника Васильевна. Мы удивились, увидев ее здесь. Она никогда не присутствовала при чтении писем, вряд ли даже была знакома с Дарьей Павловной, хотя общее горе, говорят, сближает. И вот пришла к могиле - попрощаться.

Она стояла в стареньком своем, обтягивавшем фигуру пальто, в меховой круглой шапочке, прижавшись щекой к стволу дерева, очень красивая, с задумчивым и строгим, чуть отчужденным выражением лица. О чем думала? Не прощалась ли одновременно и с Петром Ариановичем? Ведь молодость ее уходила. В томительном ожидании тратились годы и годы...

После похорон мы не подошли к Веронике Васильевне. Что-то удержало нас. Что именно, не помню. Настроение ли было слишком подавленным, встревожила ли встреча с Фим Фимычем... Я увидел его у самых ворот кладбища. Он пялился на нас, стоя на тротуаре, вытянув тонкую морщинистую шею. Потом с осуждением покачал головой.

Через несколько дней директор пригласил к себе моего дядюшку. Принял он его более чем сухо.

- Установлено, - сказал директор с нажимом, будто припечатывая слова печатью, - установлено, что племянник ваш состоит в сношениях с политическим ссыльным, бывшим учителем нашего реального училища.

- Позвольте... - начал удивленный дядюшка.

- Нет, это уж вы мне позвольте! Племянник ваш не пожелал воспользоваться предоставленной ему возможностью исправиться, упорствует в своем заблуждении, которое...

- Но ему нет еще и шестнадцати, - снова ввернул дядюшка, оправясь от потрясения.

- Вот именно! Нет и шестнадцати! Что же будет с ним дальше?.. Он бросил вызов всему городу! Да-с! Именно вызов!.. Участие его в похоронах покойной матушки господина Ветлугина было де-мон-стра-тивным...

Для большей выразительности он произнес последнее слово по слогам. Дядюшка привстал, желая возразить, но директор вернул его на стул мановением руки.

- На совете, - произнес он по-прежнему с нажимом, - кое-кто предлагал снизить вашему племяннику балл по поведению. Я возразил!.. Таково мое убеждение, и я возразил! Ампутация - единственный исход! Ампутация, то есть исключение из училища! Гниющую конечность надо отсечь, и без промедления.

Дома произошла тяжелая сцена.

- Штрафной! Штрафной! - восклицал дядюшка, бегая взад и вперед по комнате. Тетка в изнеможении лежала на диване, повязав голову полотенцем, смоченным в уксусе. - Исключат - куда пойдешь? А? Куда, я спрашиваю? В телеграфисты? В конторщики? Или на Мологу с дружком со своим плоты гонять?