Леонид Платов - Страна Семи Трав (Повести о Ветлугине - 2)

Нужна была помощь великой, могучей, новой России, которая сейчас называлась СССР. Только оттуда, с юга, из-за перевалов, со стороны тундры могло прийти спасение!

Но оно не шло.

С тем большим упорством пытался Ветлугин связаться с Россией. Каждую весну он посылал уже не по одному письму в древесном "конверте", а по пять-шесть писем, в которых кратко излагал суть событий.

Ответа на письма не было.

Иногда Петру Ариановичу казалось, что он никогда не выберется из "заколдованного" леса и погибнет здесь вместе с населяющими котловину "детьми солнца".

Но ведь записи его найдут? Рано или поздно русские путешественники придут в горы Бырранга и наткнутся на остатки оазиса.

Что ж, и в горах Бырранга он, Ветлугин, был на посту. Он выполнит свой долг до конца. Сделает все, что в его силах: будет продолжать изучение диковинного мирка, куда его забросила судьба, и суммирует свои многолетние наблюдения для науки.

"Лишь бы мои наблюдения сохранились, дошли, - записывал в дневник Петр Арианович. - Пусть другой русский ученый продолжит историю обитателей котловины. Он будет трудиться в более благоприятной для научной работы обстановке - в уютном кабинете, с окнами, завешенными тяжелыми шторами, у лампы под зеленым абажуром, за столом, заваленным толстыми справочниками..."

Весь Петр Арианович был в этих строках!

"Мне достаточно, - продолжал он, - если имя мое будет упомянуто где-нибудь в сноске, в комментариях, в списке источников. В этом мое честолюбие. Для меня важно, чтобы труд мой не пропал даром. Важно, чтобы о найденном оазисе, а также о "детях солнца" узнала отечественная наука. Ведь это часть истории моей родины, мысль о славе и благоденствии которой всегда поддерживала и поддерживает меня в моих несчастьях.

Слава - солнце мертвых? Нет, по-честному, не думаю о славе. Жизнь - это движение, развитие, и в науке это видно наиболее ясно. Тянется в веках длинная, нескончаемо длинная цепь, и я лишь одно из звеньев цепи.

В этой мысли черпаю бодрость и удовлетворение.

Существование человека непрочно, человек смертен... Что из того? Пусть же продлится жизнь идеи!.."

Темная стихия суеверий и предрассудков - стихия Хытындо - напомнила о себе неожиданно, самым трагическим для него образом.

Зимой 1937 года Петр Арианович собирался было к перевалам - проверить, до какой отметки спустился снег с гребня, проверял это ежегодно.

Однако на этот раз он сомневался: стоит ли идти? Заболела Сойтынэ. Лицо ее горело, губы запеклись, пульс был учащен. ("Дети солнца", жившие в постоянной сырости, часто болели лихорадкой.)

Петр Арианович применил обычные домашние средства: положил на лоб больной холодный компресс, дал жаропонижающий отвар.

К утру Сойтынэ почувствовала себя лучше. Зная, как важно для Петра Ариановича побывать на перевале в разгар зимы, она стала упрашивать его идти туда без промедления. К просьбам ее присоединился и Кеюлькан, который должен был сопровождать географа, и, явившись в полном походном снаряжении, нетерпеливо переминался с ноги на ногу у порога ветлугинского жилища.

Для того чтобы показать, что она чувствует себя хорошо, Сойтынэ села на своем ложе и пропела напутственную песню.

Фано, оставшаяся с сольной, успокоительно кивала.

И Петр Арианович ушел, унося в памяти любящий взгляд Сойтынэ.

В пути они задержались с Кеюльканом дольше, чем предполагали, отсутствовали не два дня, а четыре.

Спускаясь к стойбищу, путники услышали высокий, нестерпимо высокий вопль. К пронзительному женскому голосу присоединились другие женские голоса. Это был традиционный погребальный плач.

Петр Арианович заковылял быстрее, почти побежал. Предчувствие несчастья стиснуло ему сердце.

Поддерживаемый Кеюльканом, он пересек стойбище. У его жилища стояли люди. Они расступились, давая ему дорогу. Вопленицы выжидательно смолкли.

Все еще не веря в несчастье, Петр Арианович переступил порог.

На голом земляном полу лежала Сойтынэ.

Почему она на полу, а не на своем ложе из оленьих шкур? Почему тело ее так вытянулось и глаза плотно закрыты?

"Ты ли это, Сойтыне?!."

Петр Арианович ничком упал подле своей жены, обхватив ее холодное, одеревеневшее тело, ставшее странно тяжелым и чужим.

Нырта с бледным лицом выпроваживал соплеменников, набившихся в жилище. Нельзя было им видеть Тынкагу, самого сильного человека гор, в таком состоянии!

Через полчаса Нырта на цыпочках вошел к Ветлугину. Друг его лежал по-прежнему как мертвый.