Коллектив авторов - Битвы, выигранные в постели

Спустя некоторое время Леа поняла, что она далеко не единственная подруга галантного ротмистра. Однажды он пообещал сделать из неё вторую Мата Хари, что можно было истолковать двояко. А в конце ноября 1933 года вернувшийся после ночной попойки Сосновский стал туманно намекать ей на род своих занятий. Об этих намёках Леа рассказала близкому другу своей матери, владельцу типографии Штернгейму. Он сказал, что эти слова, конечно, отнюдь не обязательно свидетельствуют о том, что Сосновский — шпион, но посоветовал ей вести себя очень осторожно. Она уже целую неделю не получала от Сосновского денег, и теперь ей пришлось вместе с матерью переехать из пансионата в скромные меблированные комнаты.

В середине декабря 1933 года Сосновский решил предложить своей новой знакомой заняться шпионской деятельностью. Он, в частности, аргументировал это тем, что Леа — не немка, поэтому соображения патриотического характера не должны останавливать её. Она быстро согласилась, но уже тогда решила предать Сосновского.

Спустя четыре дня Сосновский сказал Леа, что будет выплачивать ей 1000 рейхсмарок в месяц. Она, безусловно, очень нуждалась в деньгах, а на её замечание, что занятие шпионажем опасно, он ответил, что это ещё и очень увлекательно.

Леа получила псевдоним Z-31 Антуанетта. Сосновский попросил её вести светский образ жизни, в частности, ежемесячно устраивать два приёма. А чтобы не вызвать подозрений относительно столь резкой смены образа жизни, она должна была по-прежнему выступать на сцене и делать эстрадную карьеру. Любопытно, что ротмистр не ограничивался устными инструкциями и дал ей изрядное количество книг и брошюр о шпионаже.

Светская жизнь требовала апартаментов, и 15 декабря 1933 года Леа вместе с матерью переехала в роскошную четырёхкомнатную квартиру на Халензее, которая раньше принадлежала актрисе Тине Эйлерс. Но щедрое вознаграждение отнюдь не изменило её планов, вызванных ревностью. О том, что она стала агентом Сосновского, Леа на всякий случай рассказала Штернгейму. Он немедленно переговорил об этом со своим старым товарищем, который служил в полиции и имел звание генерала. Тот, в свою очередь, сообщил эту новость гестапо и абверу. Капитан-лейтенант Протце, руководитель группы III-F управления абвера, занимающегося контрразведкой, установил контакт с Леа. Он приказал ей регулярно сообщать ему обо всех связях Сосновского и никому ничего не рассказывать.

Но Леа уже начала жалеть о своём решении, продиктованном ревностью, и рассказала Сосновскому о встрече с немецким контрразведчиком. С её помощью он передал в руки германской контрразведки свои заметки, телеграммы, финансовые документы и фотографии, которые были подлинными, но никоим образом не могли его скомпрометировать.

Леа даже несколько раз устраивала у себя дома встречи Сосновского с дамой, называющей себя Минни Ульрих Протце, которую в действительности звали Лена Скродцки. Она была секретаршей Протце, и ей было поручено следить за ротмистром. Они непринуждённо беседовали об искусстве и политике, и Лена даже не подозревала о том, что Сосновский прекрасно осведомлён о её миссии.

В начале 1934 года Сосновский уже настолько доверял Леа Ньяко, что рассказал ей некоторые подробности своей шпионской деятельности. Но Леа, видимо, решила продать всех всем — она записывала всё, что рассказывал ей ротмистр, и передавала эти записи абверу. Сосновскому и в голову не могло прийти, что события примут такой оборот. Однажды он даже рассказал Леа, что у него есть дубликат ключа одного из сейфов военного министерства.

26 января 1934 года в квартире Сосновского раздался звонок из Варшавы — ему приказывали срочно покинуть Берлин. Но он решил не спешить, почему-то считая, что у него ещё есть достаточный запас времени. Более того, азартный ротмистр даже приказал Леа сообщить офицерам абвера о его намерении уехать в Варшаву.

Выполнив этот приказ, Леа сообщила Сосновскому, что абвер намерен любой ценой предотвратить этот отъезд и ликвидировать его агентурную сеть. Теперь Сосновскому было необходимо предупредить своих агентов о грозящей опасности. 25 февраля 1934 года он обзвонил троих из них (кого именно, неизвестно до сих пор) и произнёс заранее условленную фразу: «Я отравился бифштексом». Все трое немедленно уезжают в Польшу.

Но Сосновскому не удалось сохранить в тайне имена всех своих агентов. Инструктируя Леа Ньяко, он упоминал Бениту, Ренату фон Натцмер и Ирену фон Иена. Танцовщица не преминула выдать эти имена германской контрразведке.