Дмитрий Фролов - Советско-финскй плен 1939-1944

Так, например, в сборнике материалов международной конференции «105 дней «Зимней войны». К шестидесятилетию советско-финляндской войны 1939–1940 гг., проходившей в марте 2000 года в поселке Ялкала и городе Зеленогорске, представлена статья кандидата военных наук С. Ирютина. Он утверждает, что в Финляндии в 1939–1940 годах умерло 13 тысяч советских военнопленных. Однако не указывает, какими источниками он пользовался при введении в научный оборот этих сенсационных и крайне сомнительных данных.

В связи с этим замечу, что, по официальным финским данным, с которыми согласны и российские историки, во время советско-финляндской войны в плену умерли 113 [8] Архив министерства иностранных дел Финляндии, Ulkoasiainministerion arkisto (UA), 109Е7. военнослужащих Красной Армии [9] Существует еще одна цифра умерших в плену советских военнослужащих — 111 человек Подробнее см. Тeuvо Alava, Reino Hiltunen, Antti Juutilainen . Muistatko… Sotavangit r.y. 1969–1989. Gummerus kirjapaino оу, Jyvaskyla 1989, s. 23. . Кроме того, автор приводит данные о том, что во время Зимней (!) войны для пополнения продовольственного пайка в лагерях финские военнопленные «привлекались к сбору ягод, грибов, хвои и т. д.» [10] 105 дней «Зимней войны». К шестидесятилетию советско-финляндской войны 1939–1940 гг. СПб., 2000, стр. 100. Утверждение господина Ирютина о том, что «труд стал средством выживания», применительно к Зимней войне не выдерживает критики, так как, в отличие от войны Продолжения, во время советско-финляндской войны 1939–1940 годов труд финнов не получил широкого распространения. Финские военнопленные были заняты в основном на работах по обслуживанию лагеря — в сапожной, столярной и т. п. мастерских. Более того, УПВИ НКВД СССР из-за малочисленности финских пленных вообще считало нецелесообразным использовать их на работах вне лагеря. Ситуация изменилась в 1941 году, когда труд действительно стал «средством выживания», так как за выполнение и перевыполнение производственных норм военнопленным увеличивали паек.

В подобных публикациях авторы активно муссируют различные слухи и домыслы, подаваемые как исторические гипотезы или открытия, что существенно усложняет работу историков. Приходится такие «прогрессивные, прорывные исследования» подвергать критическому разбору, выявляя недобросовестность подхода к историческим источникам и фактам, то есть, по большому счету, впустую тратить время и силы при развитии исторических исследований.

Заканчивая краткое знакомство с советской и российской историографией, можно отметить еще несколько работ о проблеме коллаборационизма [11] Collaboration (франц.) — сотрудничество. . В последнее время появилось значительное количество публикаций о подразделениях вермахта, сформированных из бывших граждан СССР. Гораздо меньше известно в России об участии советских граждан в воинских формированиях в составе финской армии. В связи с этим необходимо отметить статью петербургского исследователя В. Мусаева «Советские граждане на службе в финской армии в годы Второй мировой войны» [12] В. Мусаев . Советские граждане на службе в финской армии в годы Второй мировой войны // Новый часовой, 2002, № 13–14. . Автор подробно рассматривает вопросы формирования национальных воинских подразделений и о сотрудничестве советских граждан с финнами в период 1939–1940 годов. К сожалению, статья написана на основе финских книг и публикаций, без привлечения российских архивов.

В продолжение темы коллаборационизма необходимо упомянуть статьи петербургского историка К. Александрова «Вызов режиму (К вопросу об антисоветских настроениях в частях действующей армии в период советско-финляндской войны 1939–1940 гг.)» [13] К. М. Александров . Вызов режиму (К вопросу об антисоветских настроениях в частях действующей армии в период советско-финляндской войны 1939–1940 гг.) // Посев, 1993, № 6. и «Сбои в «системе активной несвободы»» [14] К. Александров, Д. Фролов . Сбои в «системе активной несвободы». Рукопись, 2001. . Автор высказывает мнение, что, в отличие от европейского коллаборационизма, в наибольшей степени спровоцированного определенными общественно-политическими симпатиями непосредственно к социально-экономической или политической доктрине фашизма, разносторонняя поддержка, оказанная противнику гражданами Советского Союза, обусловливалась беспрецедентными внутренними пороками сталинского общества. Поэтому автор рассматривает данный процесс в качестве самостоятельного, стихийного протеста части общества против внутренней террористической политики советского государства, усугублённой режимом личной власти И. В. Сталина. Определенную устойчивость и динамичность антисталинскому протесту, по мнению К. Александрова, придавало деятельное существование белой эмиграции, в особенности ее военной части, готовой возобновить вооруженную борьбу при первой же благоприятной возможности.