Марк Алданов - Мольтке младший

Узнав, что армия Клука свернула по направлению на юго-восток, Галлиени, по словам очевидцев, сказал: «Я не смею этому верить! Это было бы слитком хорошо!..» В ту же минуту в его уме сверкнула мысль, о которой с 1914 года написано, по меньшей мере, пятьдесят ученых трудов. Относящиеся сюда строки в дневнике парижского главнокомандующего за этот день нельзя и теперь читать без волнения: «Если первая германская армия движется к юго-востоку, то она тем самым открывает свой фланг для удара парижских войск. Думаю ударить по ней, несмотря на риск этой операции, несмотря на директивы верховного главнокомандующего...» Не надо быть военным для того, чтобы оценить эти несколько слов: как никак, с ними связано спасение Парижа, Европы, быть может, цивилизации. Больной, замученный старик, по ночам бредивший какими-то маневрами, в этот памятный день превзошел сам себя. Была ли его мысль необыкновенной с. точки зрения стратегического искусства, должны были бы решить военные люди. К сожалению, и здесь их суждения совершенно расходятся. «Это была мысль гениальная», — пишет генерал Бонналь. «Любому ребенку пришла бы в голову точно та же мысль», — пишет полковник Мейер. Вот и ссылайся на авторитеты! Все же приведу мнение Клука. Германский генерал говорил, что и по правилам военной науки, и по требованиям военного регламента парижский главнокомандующий не имел никакого права бросать свой гарнизон в атаку на проходящую мимо крепости неприятельскую армию. «Во всем мире только один генерал мог на это решиться, и, на мое несчастье, это был Галлиени».

Затем произошел разговор по телефону между Галлиени и Жоффром — та глава в истории марнского сражения, которая вызвала нескончаемый спор между сторонниками обоих генералов. По заверению «галлиенистов», весь замысел сражения принадлежит парижскому главнокомандующему. По словам «жоффристов», этот план задумал Жоффр чуть только еще не с Шарлеруа. Галлиени требовал генерального сражения, с ударом шестой армии во фланг Клуку. Жоффр находил генеральное сражение преждевременным. По-видимому, разговор был очень бурный; некоторые его подробности неизвестны и по сей день. По словам одного военного писателя, Галлиени грозил, что своей властью бросит шестую армию против врага, не считаясь с запрещением верховного главнокомандующего. Жоффр подумал, взвесил шансы на успех и уступил: он был не только хороший генерал, но и честный человек. Спасение Франции было важнее личных соображений.

5 сентября в Бар-сюр-Об, в доме, где за сто лет до того жил император Александр I, состоялся военный совет, в конце которого Жоффр произнес историческую фразу: «Господа, сразимся на Марне». Впрочем, один из французских историков утверждает, что не было ни совета в Бар-сюр-Об, ни исторической фразы, — ничего такого Жоффр никогда не говорил, все это будто бы выдумал другой французский историк. Но это не так существенно. Париж был спасен.

Было бы в высшей степени несправедливо умалять заслугу генералов, руководивших марнским сражением. Они себя не щадили, — трудно сомневаться в том, что Галлиени преждевременно свело в могилу напряжение душевных, умственных, физических сил, которого от него потребовали события 1914 года. О военной его заслуге пусть военные и судят, но человеческий подвиг Галлиени сомнений вызывать не может. Кронпринц, наверное, ошибается, дебютируя в столь неожиданной для него роли богоборца.

То, что было дальше, всем известно. Французы часто говорят о «чуде на Марне». Выражение удачное, но точнее было бы говорить во множественном числе: сражение состояло из миллиона чудес. Очень велика была доля случайности во всем этом деле. Первым чудом было то, что Клук и Бюлов свернули с прямой дороги на Париж — защищать столицу было невозможно, по признанию самого Галлиени. Французский кавалерийский разъезд убивает германского офицера, везущего план верховного командования, этот план становится тотчас известным французскому штабу — второе чудо. За несколько дней до того, в порядке импровизации, под давлением политических доводов, чуть ли не вопреки воле верховного главнокомандующего создается шестая французская армия. Об этой армии Клук никаких сведений не получает. На пост парижского главнокомандующего за неделю до решительного дня назначается единственный человек, способный пойти на меру беспредельный важности, которой не сочувствовал Жоффр, — да, все это случай или, если угодно, чудо.

В дальнейшем элемент случайности все нарастает. Героизм французской армии, дух ее — это совершенно бесспорно. Но дух был высок и у немцев — они во сне бредили взятием Парижа (есть тысячи свидетельств в письмах, в дневниках отдельных германских солдат и офицеров). Очень трудно нам отделаться от мысли: победили, к счастью, французы, но могли победить и немцы. И невольно вспоминаются приведенные выше слова Мольтке: никому не известно, какова будет европейская война... Как окажется возможным руководить многомиллионными человеческими массами, я не знаю. Думаю, что не знает этого и решительно никто.