Григорий Померанц: Поверх различий

Все это давным-давно объяснено, Евангелие - не научный и не философский текст, его надо читать по правилам, заложенным в нем самом. Иначе след, проведенный Евангелием в истории, - одно недоразумение. Г-н Назаретян считает недостатком Евангелия его логическую несобранность, открытую противоречивость. Но при всяком собирании, при всякой систематизации непосредственная правда свидетельства была бы искажена и целостность личности Христа, образ целостности Бога, уступила бы место толкованию, одному из бесчисленного множества толкований. И ни в одном из этих толкований не было бы целостной истины, а в Евангелии она чувствуется.

Г-ну Назаретяну не приходит в голову, что все подходы к целостной истине противоречивы, ломают логику. К целому нет логического подхода. Логика останавливается на дальних подступах к целому. Несколько дальше идут парадоксальные, абсурдные высказывания. Буддизм дзэн сохранил живую духовную традицию, широко пользуясь языком абсурда. От случая к случаю этим языком пользовались суфии, хасиды, православные старцы. А сердце истины можно высказать только знаковой паузой, молчанием, прерывающим речь. Заседания семинара имени Джона Мейна, посвященного диалогу христианства с буддизмом, начинались и кончались получасом молчаливой медитации. И именно в эти полчаса участники семинара чувствовали единство Святого Духа поверх всех различий слов, рожденных Духом на разных языках, в разных культурах. Поверх различий, которые невозможно и не нужно устранять, но можно пережить в духе недвойственности, доступной только "безымянному переживанию" (Кришнамурти). Интересно сравнить с этими моими мыслями слова вл. Антония Сурожского: "Действия Христовы рождаются изнутри глубинного созерцания, и только из глубин созерцания может родиться деятельность христианина. Иначе это будет деятельность, основанная на принципах - нравственных, или богословских, или любых принципах; но сколь бы ни были они истинны, прекрасны, справедливы, они не соответствуют Божественной динамике, внезапной динамике небывалого, непостижимого, в чем именно характерно действие Божье... Мудрость поступает "безумно"! Мудрость состоит в том, чтобы погрузить свой взор в Бога, погрузить свой взор в жизнь в поисках того, что я только что назвал следом Божьим, и действовать безумно, нелогично, против всякого человеческого разума, так, как нас учит поступать Бог".

Передавая мне этот текст, Е.Л.Майданович вспомнила еще одно высказывание вл. Антония: "Нужно не вдохновение, а трезвость!" Я улыбнулся и сказал: "Это он говорит! Вдохновение всегда с ним, это видно с любой видеокассеты, в глазах всегда огонь, ничего теплопрохладного. Его проблема не допустить экстаза". Елена Львовна подумала и подтвердила: она замечала не раз, как разгорался огонь в глазах владыки и как он этот огонь сдерживал, стремясь к "трезвению", к равновесию между иррациональным огнем вдохновения и разумной трезвостью.

Не зная всей этой культуры, не понимая ее проблем, г-н Назаретян обнаруживает на собственном опыте, что к целому нет железной дороги логики. Подступая к проблеме целого, он неожиданно, нечаянно оказывается в безысходном порочном кругу: "Мир абсолютной любви, красоты и гармонии оказывается неустойчивым. Свободный от событий, страданий и устремлений, он наполняется Скукой, слившись в экстазе, он превращается в единый субъект, и, таким образом, Любовь лишается предмета, а дальнейшее существование - мотива и смысла. Любовь предполагает наличие другого, и дабы вновь обрести ее предмет, надо оттолкнуться. Так в Сфайросе (конечной точке прогресса. Г.П.) регенерируется сила дизъюнкции, Любовь рождает ненависть, которая пускает свои корни, Шар Любви взрывается - и начинается возвратная фаза мировой эволюции..." (с. 219).

Эта глава ("Спираль или заколдованный круг?") возвращает меня к временам юности, к весне 1938 года, когда я строил свою модель физической необходимости человека в структуре вселенной. Идея эта продержалась у меня довольно долго, постепенно сходя на нет, превращаясь в мыслимую модель рядом с другими, и мгновенно растаяла, исчезла, как дым, когда я вдруг услышал стихотворение "Бог кричал":

Бог кричал.

В воздухе плыли

Звуки страшней, чем в тяжелом сне.

Бога ударили по тонкой жиле,

По руке или даже по глазу

по мне.

Он выл с искаженным от боли ликом,

В муке смертельной сник.

Где нам расслышать за нашим криком

Бога живого крик?

Нет. Он не миф и не житель эфира.