Фабрицио Кальви - Повседневная жизнь итальянской мафии

Уллоа определил черты, которые отличают мафию от всех других видов организованной преступности; он представил свои мысли вниманию правительства Неаполитанского королевства (которое, естественно, не извлекло из них никакого урока, так же как в дальнейшем правительство объединенной Италии не обратит никакого внимания на рапорты Франкетти и Соннино, на парламентское расследование 1875–1876 годов, на доклад Коладжанни в палате депутатов, на рапорты честных префектов и карабинеров). Эти черты можно вкратце определить примерно так коррупция власти, проникновение в нее оккультной власти общества, которое обеспечивает преимущества своих членов в ущерб всеобщему благу, ограничивая при этом власть государства. Первая причина подобного положения вещей для Уллоа заключалась в социальных и экономических условиях Сицилии, которая, как мы уже говорили, в середине XIX века была еще целиком феодальной. Точнее, мафия, которая нарождалась из феодализма и перенимала его формы (глава мафии занял место феодального сеньора, присвоив присущие последнему полномочия так называемой «чистой и смешанной власти'», заключавшиеся в праве на жизнь и смерть обитателей городов и деревень, а также в праве произвольного налогообложения), эта самая мафия должна была обеспечивать движение, которое можно представить как переход от феодального общества к обществу буржуазному; тот переход, который осуществился во Франции через революцию 1789 года, а в других странах — через посредство такого режима, который получил название «просвещенного абсолютизма» и при котором изменения, привносимые правителями (такими как Иосиф II в Австрии, великий герцог Леопольд I в Тоскане) в жизнь своих подданных, часто ущемляли интересы аристократии, на которую их власть в основном опиралась. На Сицилии не было ни революции, ни просвещенного абсолютизма, земля перешла от баронов к «буржуа» (буржуа в кавычках, поскольку нельзя говорить о существовании буржуазии на Сицилии в собственном смысле этого слова) через операции, которые с полным основанием можно назвать мафиозными.

Крестьяне стали campieri (своего рода феодальной полицией, зависимой от барона), затем campieri стали gabellotti (то есть арендаторами земли); запугивая баронов, они давали им ссуды под ростовщические проценты, крали доходы и наконец сумели завладеть их землей. Но когда рабы стали хозяевами, они вместе с положением наследовали пороки прежних хозяев: им нужна была только земля, и как можно больше земли; получив ее, они удовольствовались доходами, которые эта земля обычно приносила. Они не желали ничего менять, совершенствовать, переустраивать. Доходы от земель вкладывались во все новые земли. Terra quanto vedi е casa quanto stai («Земли — сколько видишь, а дом — какой есть»), — говорится в сицилийской пословице. Это означает: довольствуйся маленьким домишкой, но, если можешь, купи всю землю, которую видишь. Уже один «просвещенный» вице-король, неаполитанец Доменико Караччоло, который правил на Сицилии в 1781–1784 годах, заметил, что это единственное место в Европе, где деньги, полученные от земли, снова становятся землей и совсем не употребляются для того, чтобы обустраивать эту землю или развивать промышленность и торговлю. И так было почти до наших дней.

Английский социолог Эрик Ж. Хобсбом говорил о мафии как о «примитивной форме социального бунта», как о единственно возможной форме буржуазной революции на Сицилии; отзвуки его воззрений легко обнаружить в романе «Леопард» Джузеппе То-мази ди Лампедуза, особенно в образе Калоджеро Седара. В романе писатель-аристократ вкладывает в уста своего главного героя-аристократа такие слова: «Мы были леопардами, львами; те, кто займет наше место, будут шакалами, гиенами». Эти гиены и шакалы могли действовать исключительно потому, что класс аристократии разлагался, и они сумели этим воспользоваться. Когда же они сами оказались на месте аристократов, то есть когда они возглавили общественные институты и стали правящим классом, они продолжали вести себя как шакалы, как гиены, раздирая на части и «пожирая» общественные блага совершенно так же, как они поступали с добром своих бывших хозяев. Класс мафиозной буржуазии, представителем которого был Калоджеро Седара, не умеет создавать, он умеет лишь «пожирать». Отсюда и вытекает тот факт, что в недрах этого класса происходит постоянный конфликт, непрекращающийся процесс замещения одних влиятельных лиц другими.