Юрий Емельянов - Разгадка 1937 года

Указав на то, что его идейное перерождение не было случайным, Ломинадзе в то же время говорил, что «раз попав в оппортунистическое болото, люди не так просто и легко из него выходят». Он признавал, что «партия безусловно права, сохраняя бдительность и известное недоверие к людям, которые еще вчера боролись против партии и дезорганизовывали ее ряды».

На том же заседании с покаянной речью выступил Бухарин. Он сообщал съезду: «Группировка… к которой я принадлежал… неминуемо становилась центром притяжения всех сил, которые боролись с социалистическим наступлением, т. е. в первую очередь наиболее угрожаемых со стороны социалистического наступления кулацких слоев, с одной стороны, их интеллигентских идеологов в городах — с другой. Ясно, далее, в свете последующих событий, что победа этого уклона неизбежно развязала бы третью силу, ослабила бы до крайности позиции рабочего класса, позиции пролетариата, привела бы к преждевременной интервенции, которая уже нащупывала своими щупальцами наиболее слабые и больные наши места, и, следовательно к реставрации капитализма как совокупному результату обостряющегося положения при значительном ослаблении сил пролетариата и при развязывании сил антипролетарских, контрреволюционных».

Говоря о продолжении своей оппозиционной деятельности после восстановления в рядах партии, Зиновьев сообщал: «Когда Стэн показал мне махрово-кулацкую контрреволюционную правую платформу (имелась в виду „Платформа“ Рютина. — Примеч. авт.), то я вместо того, чтобы выполнить элементарный долг члена большевистской партии, который я отлично знал, когда не был оторван от партии, вместо того, чтобы сделать это, вместо того, чтобы потребовать от самого Стэна — немедленно сообщить Центральному Комитету нашей партии всё, что он об этом знает, вместо этого я стал хранить секрет Стэна, который на деле оказался конспирацией Рютина и К°, целой группы, которую не стоит называть с этой трибуны. Товарищи, разумеется, я был наказан партией вторично и поделом. И, товарищи, я должен сказать откровенно, как буду говорить везде и всегда, что это была более тяжкая ошибка, чем до сих пор».

«Никто не может сказать, что у меня была какая-нибудь одна конкретная политическая ошибка, — говорил Зиновьев. — Это было бы еще с полбеды. У меня была цепь ошибок, цепь, у которой одно звено цеплялось за другое… Если бы партия не дала должного отпора этой цепи ошибок, то мы обсуждали бы теперь здесь на съезде все, что угодно, только не второй пятилетний план социалистического строительства. И если бы партия пошла по тому пути, по которому подталкивали ее люди, не понявшие коренных задач социалистического строительства после смерти Ленина, мы привели бы страну к катастрофе, к действительной гибели, не к той „гибели“, о которой кричали троцкисты и которая закончилась всего только гибелью маленькой группы политиканов, а привели бы к гибели дела рабочего класса, дела нашей революции».

Еще более жестоким самобичеванием занимался Каменев. В своей речи на том же съезде он говорил, что шел по «преступному пути» и «по преступной дороге». Называя РКП(б) вооруженной крепостью, Каменев сообщал, что он и его соратники «фактически открыли ворота в эту крепость врагу», «проделали в ней брешь», в которую «полились волны буржуазной и мелкобуржуазной контрреволюции». Он подробно перечислял «три волны подлинной контрреволюции», которые полились в «брешь, созданную нашими теоретическими ошибками и нашей практикой фракционной борьбы». Особо Каменев остановился на «второй волне контрреволюции, которая прошла через брешь, открытую нами, — это волна кулацкой идеологии. Я говорю о тех переговорах, которые в 1928 году были у меня с представителями правых — товарищем Бухариным».

Впрочем, некоторые из бывших оппозиционеров ограничились лишь резким осуждением троцкистов и «правых», не упоминая о своей активной роли в оппозиционных группах. Участник всевозможных троцкистских платформ и исключенный из партии на ее XV съезде Г. Л. Пятаков к XVII съезду был восстановлен в партии и занимал видное положение в наркомате тяжелой промышленности. В своей речи на XVII съезде ВКП(б) он клеймил своих бывших соратников по оппозиции, заявляя, что позиция троцкистов была «меньшевистски гнилой», «по существу выражением неверия в практическую индустриализацию страны на деле», «плотью от плоти, кровью от крови контрреволюционной теорией отрицания строительства социализма в нашей стране».