Юрий Емельянов - Разгадка 1937 года

Порой Сталин сам добивался от видных лиц страны, чтобы они замолвили слово за арестованных, но не всегда успешно. Ставя интересы страны превыше всего, в том числе и выше обвинений в антигосударственной деятельности, Сталин преодолевал даже личные антипатии и обиды. Именно по этой причине Сталин позвонил поэту Борису Пастернаку, пред лагая тому высказаться по поводу судьбы Осипа Мандельштама, автора злых и обидных стихов о Сталине, который находился под следствием.

Существуют различные версии происшедшего телефонного разговора, в ходе которого, по словам А. Ахматовой, Сталин выяснял мнение Пастернака о Мандельштаме как поэте: «Но ведь он же мастер, мастер?» На это Пастернак якобы ответил: «Это не имеет значения». По словам жены Пастернака, поэт сказал Сталину, что между ним и Мандельштамом «дружбы собственно никогда не было. Скорее наоборот. Я тяготился общением с ним. Но поговорить с вами — об этом всегда мечтал». В ответ Сталин резко сказал: «Мы, старые большевики, никогда не отрекались от своих друзей. А вести с вами посторонние разговоры мне незачем». Можно предположить, что, если бы Пастернак твердо стал отстаивать Мандельштама как поэта ценного для культуры страны, разговор принял бы другой характер и его судьба была бы иной.

Нередко против освобождения людей выступали коллеги Сталина. В апреле 1946 года были арестованы, обвинены в сокрытии фактов аварийности и получили сроки тюремного заключения министр авиационной промышленности А. И. Шахурин, командующий ВВС Советской Армии Главный маршал авиации А. М. Новиков, генералы авиации Репин и Селезнев, а также ряд работников ЦК, курировавших авиационную промышленность. Как вспоминал Хрущев, «однажды на заседании Политбюро Сталин обратился к Берии и Маленкову: „Ну что же они сидят-то, эти Новиков и Шахурин? Может быть, стоит их освободить?“ Вроде бы размышляет вслух. Никто ему, конечно, на это не отвечает… Через какое-то время Сталин опять поднял тот же вопрос: „Подумайте, может быть, их освободить? Что они там сидят? Работать еще могут“… Когда мы вышли от Сталина, я услышал перебрасывание репликами между Маленковым и Берией. Берия: „Сталин сам поднял вопрос об этих авиаторах. Если их освободить, это может распространиться на других“».

Берия, Хрущев, Маленков, которые после смерти Сталина постарались объявить себя «освободителями» заключенных, на самом деле играли активную роль в проведении репрессий 1937 года и организации послевоенных судебных дел. Поэтому до марта 1953 года они препятствовали пересмотру обвинений, по которым были посажены или казнены тысячи людей. Они же противились глубокому анализу событий 1937 года. Они по-прежнему стремились прежде всего закрепить за собой властное положение, действовать устаревшими методами «военного коммунизма». Говоря на словах о верности марксизму-ленинизму, они отвергали научный анализ общественных процессов, подменяя его субъективными представлениями о мире. Изображая из себя верных коммунистов и патриотов Отечества, они ставили превыше всего свои личные интересы.

После смерти Сталина произошел реванш тех, кто еще в 1937 году стал помехой на пути развития страны. За пару часов до смерти Сталина из Президиума ЦК КПСС были выведены почти все его новые члены, избранные в его состав по предложению Сталина. Власть вернулась к «ветеранам Политбюро». Уже в середине года члены Президиума ЦК на июльском пленуме обрушились с критикой на последнюю теоретическую работу Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». А в сентябре 1953 года первым секретарем ЦК КПСС стал Н. С. Хрущев, в основе идейного багажа которого лежали мировоззренческие установки Гражданской войны.

Взбалмошные инициативы Хрущева, которые за 11 лет принесли больше вреда, чем пользы, ярко продемонстрировали, что ждало бы страну, если бы в ходе бурных событий 1937–1938 годов перед войной восторжествовали его единомышленники, которых он постарался реабилитировать и окружить ореолом мучеников: Эйхе, Постышев, Косиор и другие авторы предложений о «лимитах» на расстрелы и ссылки.

Осуждение репрессий 1937–1938 годов было осуществлено Хрущевым без правдивого и глубокого анализа всех событий этих лет. В своем докладе он навязал партии и стране фальсифицированную версию советской истории. При этом ответственность Хрущева и многих других за лишение свободы и казни сотен тысяч людей была скрыта. Позже американский историк Гровер Ферр в своей книге «Хрущев солгал» (книга была переведена на русский язык под названием «Антисталинская подлость») насчитал более 60 лживых заявлений только в докладе Хрущева на XX съезде.