И вскоре в подмосковном Тушино явился самозваный царик. Несмотря на разногласия с царем, патриарх Гермоген был, наверно, единственным из политической элиты Московского царства, кто остался верен Василию Шуйскому. Верен не как человеку, поставившему его на высшую ступень церковной иерархии, а как символу русской государственности. Гермоген остался единственным среди руководства страны (не исключая и Шуйского), кто не преследовал своекорыстных целей, а думал только о спасении Родины. Иначе он, как человек чести, как человек веры, поступить не мог. И потому именно он стал той скалой, на которой удержалась небесная сфера русского мира. Для тысяч простых русских людей, таких же как он честных и верующих – еще сохранившихся посреди того ада, в который превратилась Россия, – Гермоген был последней надеждой на возрождение.
Зато московские бояре Гермогена не любили (и это еще одно подтверждение его незнатного происхождения), считали человеком жестким, чрезмерно строгим и требовательным. Для алчного, хитрого, постоянно готового к интригам боярского племени, которое не успел окоротить Иван Грозный [139] , честный человек во власти – как бельмо на глазу, как кость в горле. А на пути у них – предстоятель Русской церкви, препятствующий им заработать политические (и не только) дивиденды на бедах Отечества. Негибкий, нетолерантный. Не понимающий, что сила солому ломит, придерживающийся странного мнения, что Бог не в силе, а в правде.
Не только бояре, но и многие клирики были недовольны патриархом и говорили что он «нравом груб и к бывающим в запрещениях косен к разрешениям». В Смуту, как пишет современник Гермогена, «возбесились многие церковники: не только мирские люди чтецы и певцы, но и священники, и дьяконы, и иноки многие – кровь христианскую проливая и чин священства с себя свергнув, радовались всякому злодейству».
Им всем патриарх был отнюдь не немым укором. Он громогласно, на всю Россию, обличал «бывших православных христиан»: «Аз, смиренный Ермоген, Божиею милостию патриарх Богом спасаемого града Москвы и всеа Русии, воспоминаю вам, преже бывшим господнем и братием, и всему священническому и иноческому чину, и бояром, и окольничим, и дворяном, и дьяком, и детем боярским, и гостем, и приказным людем, и стрельцом, и казаком, и всяким ратным, и торговым, и пашенным людем – бывшим православным християном всякого чина, и возраста же, и сана…. Вы же, забыв обещания православныя крестьянския нашея веры, в нем же родихомся, в нем же крестихомся, и воспитахомся, и возрастохом, и бывши во свободе – и волею иноязычным поработившимся, преступивше крестное целование и клятву, еже стояти было за дом пречистыя Богородица и за Московское государьство до крови и до смерти, сего не воспомянувше – и преступивше клятву ко врагом креста Христова и к ложно-мнимому вашему от поляк имянуемому царику приставши» [140] .
«Грех ради наших и всего православного христианства, от востающих на церкви Божии и на христианскую нашу истинную веру врагов и крестопреступников межусобная брань не прекращается. Бояр, дворян, детей боярских и всяких служилых людей беспрестанно побивают и отцев, матерей, жен и детей их всяким злым поруганием бесчестят. И православных христиан кровь, как вода проливается. И смертное посечение православным христианам многое содевается, и вотчины и поместья разоряются, и земля от воров чинится пуста», – писал Гермоген в одной из своих грамот.
Когда 17 февраля 1609 г. взбунтовались москвичи во главе с Григорием Сумбуловым, князем Романом Гагариным и Тимофеем Грязным, требуя сместить с престола Шуйского, весь царский двор в ужасе разбежался. И только патриарх вышел на встречу мятежникам.
«Тогда дворяне нашли в соборе Гермогена и вывели на Лобное место, крича, что царь «убивает и топит братьев наших дворян, и детей боярских, и жен и детей их втайне, и таких побитых с две тысячи!»
– Как это могло бы от нас утаиться? – удивился патриарх. – Когда и кого именно погубили таким образом?
– И теперь повели многих наших братьев топить, потому мы и восстали! – кричали дворяне.
– Кого именно повели топить? – спросил Гермоген.
– Послали мы их ворочать – ужо сами их увидите!
– Князя Шуйского, – начали тем временем бунтовщики читать свою грамоту, – одной Москвой выбрали на царство, а иные города того не ведают. И князь Василий Шуйский нам на царстве не люб, из-за него кровь льется и земля не умирится. Надо нам выбрать на его место иного царя!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу