Вячеслав Манягин - Герои и подлецы Смутного времени

Утвердись на престоле династия Годуновых – и этот эпизод русской истории выглядел бы так, как было угодно Борису. А, скорее всего, – все упоминания о нем попросту вычеркнули бы из летописей и учебников. Как вычеркнули из народной памяти такие события в истории династии Романовых, как казнь «воренка» Вани у Серпуховских ворот или убийство Петром Первым царевича Алексея. Вроде бы кто-то где-то об этом и упоминает, но вот, поди ж ты! – можно окончить и школу, и институт, но так и не узнать об этих «скелетах» в семейном шкафу Романовых. Не «педалируется» эта тема, и все. Не то что гипотетическое «убийство Иваном Грозным своего сына», о котором трезвонят во все колокола уже четыре века. И языки этим колоколам никто не отрезает…

Ну а что если мальчика-то и не было? Вернее, был, но не тот. Какие есть свидетельства в пользу версии о том, что царевичу Дмитрию удалось спастись? Свидетельства косвенные, но интересные.

Начнем с событий в Угличе. Вот царевича якобы убивают (или он сам наткнулся на нож). Что делает выбежавшая во двор царица-мать? Бросается к сыну? Ведь это естественное движение материнской души, которая не может поверить в страшное, которая должна убедиться в смерти единственного ребенка, в том, что ему уже невозможно помочь.

Нет, царица вместо этого берет в руки полено (ведь успела найти!) и начинает бить им мамку Волохову, выкрикивая, что та не уберегла царевича, а сын ее Осип Волохов вместе с сыном Битяговского Данилой и племянником Никитой Качаловым зарезали Дмитрия. И следствия никакого не надо – сидела в тереме, а все видела, все фамилии знает. Тут звонарь, удачно зашедший на звонницу (а служба в церкви давно закончилась, царевич с царицей с нее уже вернулись, поели, переоделись), увидев на царском дворе какой-то непорядок, ударил в набат. Ударить в набат – дело серьезное, если что – можно и головой поплатиться. Но – сидел на колокольне, дождался, ударил. Прибежали братья Нагие, царица передала им полено (ценное, видимо, нет чтобы бросить – передала с рук на руки, мертвый или умирающий ребенок, между тем, все еще на руках у кормилицы и мать не интересует). Наконец, приходит дядя царицы Андрей Александрович, старший и видимо самый разумный в роду: он берет ребенка и уносит его в церковь. Врача не приглашали. Действительно, зачем? Царица, так и не посмотрев на сына, на пару с крепко выпившим (а выпившим ли?) братом Михаилом, тем самым, который стал основоположником версии об убийстве ребенка наймитами Годунова, призывает расправиться со всеми, причастными, по ее мнению, к убийству царевича.

И началось. Убили Битяговского, Волохова и Качалова, убили дьяка Третьякова, убили их слуг, убили человека, который просто дал опростоволошеной избитой мамке Волоховой свою шапку– волосы прикрыть. Три дня слуги Нагих патрулировали вокруг города на телегах, убивая тех, кто пытался бежать от погромов. Убили всех, кто был не согласен с версией Нагих о причастности Годунова к убийству.

Икона св. Дмитрия Углического. Москва, XVIII в. Сцены из жития, в которых изображены события Углического погрома. Справа побиение камнями убийц царевича. Слева царица, мамка и кормилица благолепно склонились над убитым ребенком. Полена не видно…

Однако когда приехала следственная комиссия из Москвы, все Нагие, кроме упертого, хотя и протрезвевшего Михаила, признали, что царевич сам виноват в своей смерти, закололся во время припадка. Марию постригли в монастырь, Нагих, а вместе с ними и всех оставшихся в живых жителей Углича сослали, видимо, решив что все лояльные правительству граждане в городе были вырезаны за три дня. Колокол, в который звонарь ударил в набат, высекли кнутом и тоже отправили в ссылку в Тобольск. Целый год ссыльные угличане тянули его до Сибири, а там тобольский воевода приказал написать на колоколе «Первоссыльный неодушевленный с Углича» и запер его в приказной избе (здании местной администрации). Странное равнодушие царицы Марии Нагой к смерти сына объясняется одной ее фразой, прозвучавшей через 13 лет. Когда «названный Дмитрий» объявился открыто, неспокойная совесть заставила Годунова в марте 1604 года, при первых известиях о благосклонности Польши к претенденту на русский престол, допросить с пристрастием бывшую царицу, ставшую монахиней. Сначала она говорила, что ничего не знает о судьбе своего ребенка, но наконец, когда жена Годунова – женщина суровая и решительная – пригрозила выжечь инокине свечкой глаза, если та не разговорится, Мария Нагая призналась: «Он жив! Люди, теперь давно умершие, без моего ведома увезли его из Углича!»

Читать дальше