Аполлон Кузьмин - Крещение Киевской Руси

В целом антинорманизм 30–50-х годов XX века был уязвим и в методологическом, и в источниковедческом отношении. А потому возврат норманизма в 60-е годы был неизбежен. Уже книга И. П. Шаскольского «Норманнская теория в современной буржуазной науке» (М.-Л., 1965) реабилитировала норманизм как определенную теоретическую концепцию, вполне заслуживающую серьезного к ней отношения. В статье «Антинорманизм и его судьбы», вышедшей в 1983 году, автор, по существу, переходит на позиции норманизма, оставляя лишь терявший всякий смысл тезис о том, что «государство не может быть навязано извне» (антинорманисты теперь осуждались как «белоэмигранты»). И примечательно направление спора автора с группой ленинградских археологов — Л. С. Клейном, Г. С. Лебедевым, В. А. Назаренко, доказывавших, что норманны на Верхнюю Волгу пришли значительно раньше славян и в X веке составляли больший удельный вес, чем славяне, уступая лишь местному угро-финскому населению. Спор шел о процентах: концепцию трех авторов нельзя было перечеркнуть тезисом «не может», и приходилось отказываться от надуманной концепции происхождения государства. В свою очередь, археологи, во много раз увеличившие роль «норманнов» по Волго-Балтийскому пути, не смогли объяснить, как же все-таки из симбиоза норманнов и угро-финов родился русский язык, носивший, между прочим, и черты, сближающие его с языком именно поморских славян. В итоге ценные наблюдения трех авторов подводили к такому выводу, которые сами авторы не предусматривали, а их оппонент, очевидно, сознавал.

В настоящее время на антинорманистских позициях остаются в основном киевские историки и археологи. Обращаются же они чаще всего на восток, в иранский мир. Д. Т. Березовец в статье о салтовской культуре (1970 г.), которая располагалась в VIII–IX вв. в среднем течении Дона и Северского Донца, вслед за многими историками, начиная с А. Шлёцера, отождествил ее с «русами». Недостаток статьи заключался в том, что автор так же, как и многие его предшественники, искал однозначный ответ, пренебрегая другими «Русиями». М. Ю. Брайчевский в статье о Днепровских порогах, по существу, полностью опроверг один из важнейших аргументов норманистов: он показал, что большинство «темных» названий порогов, перевод которых искали в германских языках, на самом деле легко объясняется словами из алано-осетинского языка. Но аргументацию многих украинских ученых ослабляет приверженность автохтонизму: они считают, что русы — это единственный народ, живший в Приднепровье или Причерноморье с древнейших времен.

Среди ученых Санкт-Петербурга традиционно преобладает норманизм, хотя имеются и последовательные антинорманисты (В. Вилинбахов и некоторые другие). В среде московских исследователей долго держался некий паритет, но в последнее время — главным образом филологами — привносится норманистская интерпретация первых веков русской истории, как правило, без привлечения новых аргументов и даже без учета главных аргументов норманистов прошлого столетия.

Главным аргументом в пользу норманнского происхождения руси вновь привлекается финское «Руотси» (эстонское Роотси), причем игнорируются указания авторов прошлого века (в том числе и ряда норманистов) о неубедительности этой этимологии. Претенциозные заявления филологов о том, что вопрос этот может решаться только филологически, опирается на заключение Г. А. Хабургаева («Этнонимия „Повести временных лет“». М., 1979) о том, что из «Руотси» может — чисто филологически — образоваться название «Русь». Но есть еще тысячи неиспользованных источников и простой здравый смысл. От здравого смысла, в частности, шел М. В. Ломоносов, и возразить ему что-нибудь норманистам было трудно.

Современные норманисты-филологи обычно выстраивают такой ряд: «родсы» — это именование гребцов на шведском языке, шведская область «Рослаген» — провинция гребцов, финны на свой лад это произносят как «Руотси», а эстонцы как «Роотси», славяне же восприняли это именование в своей огласовке — «русы». Таким образом, славяне стали называть русами (т. е. «гребцами») всех шведов, придав этому понятию этническое значение.

Надо признать, что приводимый аргумент происхождения термина «русь» — абсолютно бессмысленный. По сути, это должно было бы обозначать ругательство: гребцов часто приковывали к уключинам, поскольку труд этот тяжелый, как, скажем, и у бурлаков, и отнюдь не благородный. Более того, еще Г. Розенкампф в 20-е годы XIX века показал — сама социальная категория «родсов-гребцов» упоминается впервые лишь в XIII веке. Еще позднее упоминается провинция Рослаген (по С. Гедеонову лишь в XVII веке). Кроме того, Гедеонов вполне логично заключал, что обозначение рода занятий не может быть в принципе этнонимом, тем более самоназванием, которое, по летописи, произносили с гордостью. Да и называли финны «Русь» разными вариантами с корнем «вене» (венеды). И вполне логично он своим оппонентам А. Кунику и М. Погодину напомнил критику в адрес Шлёцера финских филологов: «При разборе предположений Шлёцера о происхождении финского Ruotsi, эстского Roots, Rootslane (шведы), от названия Рослагена, Паррот замечает: „Если бы в лексиконе Гунеля, из которого Шлёцер приводит переводное имя шведов, он отыскал настоящее значение слова Roots, он конечно бы не вздумал опираться на его созвучие. Оно означает вообще хребет… ребро… а в особенности ствол на листе. (Примерно то же значение слова „Роотс“ и в современном эстонском языке. — А. К. ) Перенесение этого понятия на береговые утесы или скалы, коими преимущественно изобилует Швеция, делает понятным, почему финны называют Швецию Ruotsimaa, a эсты Rootsima, страною скал“».