Максим Калашников: РОССИЯ СПАСАЛА ЕВРЕЕВ И В XVIII ВЕКЕ

…А между тем Ярёма Галайда с отрядом гайдамаков попал в Ольшану, на пепелище ктиторовой хаты, и снова в душе его вскипает ярость и требует мести за Оксану и её отца. И продолжает он свой путь по земле своих предков уже плечом к плечу с вождём Зализняком.

Багровеют речки кровью

Евреев да ляхов.

Горят хаты и палаты, -

Заодно – всё прахом…

Зализняк гуляет с Гонтой:

«Кара ляхам, кара!»

Старикам пощады нету

И малым ребятам.

Не милуют гайдамаки,

Не щадят, зверея,

Ни красу, ни возраст юный

Шляхтянок, евреек.

Ни убогих, ни здоровых,

Ни калек горбатых

Не осталосъ,- не спаслися

От грозной расплаты.

Ни души – легли все, пали,

Свершилася кара.

Трупы стынут, багровеет

Небо от пожара.

Крик Галайды всюду слышен:

«Мучить ляхов, мучить!»

Как безумный, мертвых режет,

Рубит, как попало.

«Дайте ляха, дайте пана,

Мало крови, мало!

Дайте ляха, дайте крови

Тех собак поганых!

Мало крови!… Мало моря!

Оксана! Оксана!

Где ты?»

Вдруг среди общего гвалта появляется… Лейба. Корчму его спалили, но сам он уже выступает в качестве… посыльного Ивана Гонты. Ярёма к нему: «Ловок, Лейба, ловок, жид, однако!» Шинкарь отвечает:

«Спаси, Боже, – не был жидом,

Видишь – гайдамака.

Вот копейка – знак имею».

То есть еврей Лейба уже перекрасился и предъявляет Ярёме русскую копейку – отличительный знак гайдамаков, по которому они узнавали друг друга. Но для Галайды этот знак ничего не значит, ибо перед ним стоит наводчик, губитель Оксаны и её батьки. Ярёма вынул из голенща нож и…

«Признавайся, пес лукавый,

Ты привёл в Ольшану

В дом ктитора ляхов пьяных?

Я шутить не стану…

Где моя Оксана?»

И замахнулся. Жид присел от ужаса, но… сумел вывернуться и в этом случае. «Знаю, знаю,- заверещал он, точь-в-точь, как «Еврей-интролигатор», герой рассказа Н. Лескова «Владычный суд», – знаю, где Оксана, она живая. Она за рекой, у пана». Доставь Оксану сюда, немедленно – в ответ Ярёма, «а иначе – протянешь ты ноги». Исполнить требуемое было практически невозможно: шла война на уничтожение, и любого, проникшего на другой берег реки, шляхтичи тут же убивали. Но невозможное людям было доступно еврею! «Добре, добре, – кричит корчмарь, – тотчас исполню. Ведь деньги и стену ломают». Помимо денег Лейба решил взамен Оксаны передать ляхам поляка Паца, руководителя конфедератов, пленника гайдамаков (только шинкарь знал, видимо, где тот находится и как его доставить соплеменникам на тот берег Каменки). «А куда везти Оксану?» – спросил напоследок еврей Галайду и, услышав в ответ: «В Лебедин», т.е. в монастырь для венчания, исчезает. Как обещал Лейба Ярёме, так и вышло. Дело, правда, осложнилось тем, что в это гремя гайдамаки подтащили пушку и собрались палить по панским хоромам, что расположились на другом берегу и где томиласъ Оксана. Но еврей – ловок чёрт! – успел спасти возлюбленную Ярёмы за минуту до того, как «стены вражьи взметнулись под небо вместе с ляхами».

На очереди гайдамацкого похода была Умань.

Похвалялись гайдамаки,

Что на Умань идучи:

«Из китайки да из шёлка

Будем драть онучи».

Но грабёж богатого поселения был потом, а пока город

Подпалили, закричали:

«Карай ляхов снова!»

Покатились, отступая,

Бойцы narodowi.

(В Умани стояли польские драгуны – Kawaleria Narodowa; их было до 3000 человек, и все побиты гайдамаками, – так поясняет в примечании Тарас Шевченко.)

Полилися

Кровавые реки.

Море крови. Атаманы,

Стоя средь базара,

Кричат разом: «Добре, хлопцы!

Кара ляхам, кара!»

В числе жертв уманского погрома оказались, в частности, и дети… Ивана Гонты, главы отряда гайдамаков. Отец сам, узнав о том, что, пользуясь его отсутствием, мать определила двух сыновей в католическую школу, приказал убить их. Не было для православного человека большего оскорбления, чем обратиться в католичество, хотя бы это были его дети (вот и Тарас Бульба собственноручно застрелил сына Андрия за подобную провинность). Разрушили и уманскую католическую школу. Иезуитов били головами о каменные развалины, а школяров топили в колодцах.