Георгий Дорофеев - Хрущев - интриги, предательство, власть

Дома Никита Сергеевич давал совершенно другую оценку ответам Иосифа Виссарионовича на выступление Черчилля.

– Сталин трус, – горячился он перед женой, – он всех боится. Боится Черчилля, боится Трумэна… Здесь не болтать надо, а показать им кузькину мать. Я бы шарахнул по ним из всех орудий и конец империалистам. Завтра бы их всех закопали.

Слушая своего импульсивного мужа, Нина Петровна старалась его образумить. Она находила ответы Сталина разумными и отвечающими духу времени.

– Народ устал от войны, – говорила она, мы еще не восстановили разрушенные войной хозяйства и, кроме всего прочего, у них есть атомное оружие, а у нас?.. Нельзя, Никитушка, сейчас ввязываться в новую войну.

Никиту Сергеевича злило, что жена выступает на стороне Сталина, а не поддерживает его. «Вот она, справедливость! – возмущался он, – родная жена, можно сказать, самый близкий мне человек, а меня не поддерживает и не понимает. Если она на стороне усатого, что тогда говорить о других.

– Сталин трус, трус, – шумел Хрущев, – боялся Гитлера и довел дело до войны, а теперь боится Черчилля и Трумэна. Мы все пропадем под таким руководством. Если бы послушали меня, то, как говорил Ленин, мы бы закопали империалистов.

– Ленин так не говорил, – спокойно возразила Нина Петровна.

– Как не говорил! – возмутился Никита Сергеевич, – кто же тогда говорил: «Мы закопаем империалистов»?

– Никто так не говорил, – спокойно сказала Нина Петровна, – это ты сам придумал. На самом деле, существует выражение Карла Маркса о том, что пролетариат является «могильщиком буржуазии».

Нина Петровна только плечами пожала. Объяснять мужу разницу между «могильщиками буржуазии» и хрущевским «закопаем» – дело бесполезное. Он, имея в огромной личной библиотеке все сочинения классиков марксизма-ленинизма, никогда их не читал, а если что и читал, то понимал по-своему. Однажды, когда он еще был на Украине, на одном из собраний у него спросили: «что такое социализм?» И Никита Сергеевич, как говорится, не моргнув глазом, ответил: «Социализм – это когда много сала». Все дружно засмеялись, думая, что он шутит, а Никита Сергеевич был убежден, что он ответил правильно и попал в самую точку. Был еще разговор о коммунизме.

– Строительство коммунизма, – объяснял Никита Сергеевич непосвященным, – это идея Маркса, но я считаю, одной идеи мало для строительства коммунизма. Ее, эту идею, еще нужно смазать салом.

Когда Сталину рассказали, как Хрущев понимает классиков марксизма-ленинизма, он долго смеялся. Однако ничего другого Иосиф Виссарионович и не ожидал от Хрущева. Его беспокоили остальные члены Политбюро. Они были выше Никиты Сергеевича по образованию и культуре, могли, в отличие от Хрущева в общих чертах очень долго говорить о строительстве социализма и коммунизма. Однако они были не в состоянии глубоко осмыслить пройденный путь и постигнуть экономические законы строительства нового общества. Они пытались работать вслепую, завязли в прошлом и не хотели знать, что ждет впереди. А так дальше жить нельзя. Если остановиться – то можно скатиться на хрущевскую философию, отстать, а отстающих– всегда бьют.

Сталин размеренным шагом ходил по кабинету. Впереди непочатый край работы. Нужно восстановить разрушенное войной хозяйство, создать новые отрасли промышленности, провести XIX съезд партии, вооружить армию атомным оружием… На решение этих проблем не хватит одной и даже двух жизней.

«Начатое нами дело строительства нового коммунистического общества, – думал Иосиф Виссарионович, – надо передать молодым. Они проворней нас, стариков, и у них больше энергии, времени и сил». Сталин знал и понимал это. Микоян вспоминал, как однажды в пылу какого-то неприятного разговора он бросил: «Вы состарились, я вас всех заменю».

Мысль о собственной отставке больно кольнула в сердце. «Нужно готовить себе и другим членам Политбюро смену, – думал Сталин, – а то придут к власти какие-либо тупоголовые демагоги, с понятием «мазать идею салом» и будут править страной, ломая все, что нами было сделано ценой неимоверных усилий».

С такими невеселыми мыслями Сталин готовился к XIX партийному съезду. Он был созван в октябре 1952 года, через 13 лет после XVIII съезда, проведенного в 1939 году. Хрущев в мемуарах, а позже и все его подпевалы, будут считать такую затяжку с открытием съезда необоснованной. Одни будут говорить, что, мол, это Сталин сделал умышленно, чтобы самолично править страной. Другие, в том числе и Хрущев, утверждали, что Сталин в это время был слабым, больным и боялся, что не сможет провести съезд. «Сталин выступал на съезде несколько минут, – писал Хрущев. – Тогда все восхищались им, радовались, как гениально им все сказано, и тому подобное. Закончил он свою речь, сошел с трибуны, съезд был закрыт, и члены Политбюро пошли в комнату Президиума ЦК. Сталин говорит нам: «Вот смотрите – как я еще смог». Минут семь продержался на трибуне и счел это своей победой. И мы все сделали вывод, насколько он уже слаб физически, если для него оказалось невероятной трудностью произнести речь на семь минут. А он считал, что еще силен и вполне может работать».