Георгий Дорофеев - Хрущев - интриги, предательство, власть

Пройдут годы, и Никита Сергеевич расправится со своими благодетелями: Кагановича и Молотова он исключит из партии и выселит из Москвы. Они будут смиренно просить его о восстановлении в партию, а он будет надувать щеки, выпячивать грудь, воображая из себя крупного партийного и государственного деятеля. Но это будет потом, а сейчас он счастлив, что его приняли в Промакадемию без лишних хлопот и вопросов. Однако сам Никита не отказал себе в удовольствии покуражиться.

– Я же вам говорил, что у вас будут исключения, – сказал он в канцелярии, – вышло все по-моему.

В том, что Никиту приняли в Промакадемию под нажимом Кагановича, не было большой беды. Все неприятности в Академии начались, когда Никита Сергеевич посетил десяток занятий. Он вдруг понял, что все слушатели этого учебного заведения превосходили его по знаниям на две-три головы. И что ему никогда не дотянуться до их уровня, на их фоне он выглядел каким-то недоумком. Ночью, ворочаясь с боку на бок в горячей постели, он думал о своей судьбе. Почему-то вспоминалось далекое прошлое. Когда он был еще мальчиком и пас коров в своем селе, к нему подошла незнакомая старуха. Солнце клонилось к закату, умолкли птицы. В немой задумчивости стоял лес, и только неугомонный соловей рассыпал трели. Но Никита не любил это время. Он вообще не любил тишины и покоя. Ему нравилось бегать, прыгать, и он всегда находил себе работу. То ему не нравилась стоящая в стороне корова, и он подгонял ее ближе к стаду, то наоборот – разгонял скучившихся животных, а то и вовсе делил стадо на две части. Одну часть загонял на хороший выпас, а другую держал впроголодь. Старуха безмолвно и, казалось, безучастно смотрела на его занятия, а потом подошла к Никите и долго смотрела ему в глаза. Никита даже испугался, подумал: «Сумасшедшая бабка или, может быть, ведьма». Но старуха улыбнулась и положила на его голову руку.

– Мальчик, тебя ждет большое будущее, – сказала она. – Ты меня еще вспомнишь.

Она ушла незаметно, как и появилась, а Никита долго думал над ее словами, но так ни до чего и не додумался. Однако эта неожиданная и непонятная для Никиты встреча оставила в его душе неизгладимый след. И что бы он ни делал, где бы он ни бывал, он всегда думал о том, что у него будет большое будущее. Что это будет, он не знал, но верил в свою исключительность. И сейчас, поступив в академию, он не потерял оптимизма. То, что вокруг были умные и толковые во всех отношениях специалисты, превосходящие его по культуре и образованию, его нисколько не смущало. Он злился не на свою отсталость и безграмотность, а на тех, кто больше него достиг в жизни и у кого в будущем лучшие перспективы. С этим он не мог смириться. Его честолюбие не знало границ. «Если они будут директорами заводов, учеными, – думал он, – то, что достанется мне? Идти к ним в подчиненные?»

При одной этой мысли у Никиты пропал сон. Он поднялся, выпил воды и снова лег. «Но что такое директор завода, инженер, ученый, – размышлял он, – все это ноль без палочки. Сегодня он директор завода, а завтра его выгнали – и он никто. А кто выгонит? Выгонит Каганович. А кто такой Каганович? – спрашивал себя Никита и сам же отвечал. – Каганович вчерашний сапожник, а сегодня он у руля власти. А чем я хуже его?..»

Хрущев вспомнил, как однажды, когда жил в Юзовке, поспорил с товарищами, что важнее: власть или образование. Спор был жаркий, до хрипоты. В конце концов Хрущев убедил спорщиков, что власть важнее.

– У кого власть, – говорил он, – тот контролирует и школы, и университеты. Получив власть, можно получить и образование. А тот, у кого есть только образование, возможно, никогда не добьется власти.

Эти воспоминания вывели Никиту из тупиковой ситуации. Теперь он знал, что ему нужно. «Нужно быть поближе к власти, – думал он, – нужно быть таким, как Каганович. Он сумел подняться на самый верх, а чем я хуже его. Я, может быть, – лучше, чем он, только этого никто не видит и не ценит», с этой честолюбивой мечтой он спокойно уснул.

В начале тридцатых годов, когда Хрущев появился в – Промакадемии, шла ожесточенная борьба с правым уклоном, а фактически – борьба за власть. Она была начата еще при жизни Ленина. Троцкий под демагогическими лозунгами о демократических реформах, ратуя за свободу группировок и фракций в партии, пытался расшатать партийную дисциплину и захватить командные высоты в государстве. По его мнению, коммунисты, совершившие Великую Октябрьскую революцию, должны сойти с политической сцены, а на их место должны прийти новые молодые герои, которые не желают мириться с социально-экономической политикой НЭПа и растущим влиянием партийно-государственного аппарата. Они по его мнению найдут общий язык с капиталистическим окружением и добьются больших успехов в строительстве социализма. Естественно, лидером этих героев Троцкий считал себя. Это была обыкновенная попытка подменить ленинизм троцкизмом. Однако здесь Троцкий встретил мощное сопротивление со стороны Сталина, разгадавшего истинные намерения Льва Давыдовича. Но это Троцкого не смутило. Он кое-как еще мог считаться с мнением Ленина, а после его смерти считал, что в ближайшем окружении ему нет равных. Сталина и его соратников он вообще не принимал в расчет. И просчитался. В 1928 году его вместе с женой Натальей Седовой отправили в казахстанскую ссылку, а в 1929 году выслали из страны на основании статьи 58/10 УК РСФСР, позволяющей без суда выдворять за пределы СССР лиц, причастных к антисоветской деятельности.