Себастьян Хаффнер - От Бисмарка к Гитлеру

В добавление к этому уже очень рано казалось появился еще и другой шанс для военного сотрудничества с Советской Россией. В 1920 году в ответ на польское нападение началась война между Польшей и Россией, которая сначала проходила благоприятно для России; русские продвинулись до Варшавы. Зеект тогда уже раздумывал о том, что немцы, если русские победят, со своей стороны нападут на Польшу и вместе с Россией снова её поделят, что по меньшей мере возвратит немцам всё потерянное ими по Версальскому договору.

Правда, из этого ничего не вышло, поскольку польско-русская война в конце концов закончилась в пользу поляков. Русские не захватили никаких польских территорий, а наоборот — Польша аннексировала весьма значительные белорусские и украинские области и оставалась в них до 1939 года. Однако и такое развитие событий было для Германии благоприятным. Оно укрепило многолетнюю вражду между Польшей и Россией, что давало курсу Зеекта в руководстве рейхсвера долговременный повод стремиться к германо-русскому союзу и к германо-русской войне против Польши когда-либо в будущем. На время рейхсвер при этом даже получил союзников в официальной германской внешней политике, которая сама по себе шла другими путями. Так дело дошло до первой послевоенной сенсации, а именно до договора 1922 года в Рапалло между Германским Рейхом и Советским Союзом. Он возник неожиданно посреди международной экономической конференции в Генуе и вызвал на Западе глубокое недоверие по отношению к Германии, так называемый «комплекс Рапалло», который до конца не изжит и до сих пор.

По своему внешнему содержанию этот договор был совершенно скромным и благоразумным мирным договором между Германией и Советским Союзом. Ведь «Брестский мир», договор, заключенный в Брест-Литовске, вследствие Версальского мирного договора стал несостоятельным, и новая Германия и новая Россия теперь решили установить официальные дипломатические отношения — которых тогда ещё не было между западными державами и Советским Союзом — а также торговые отношения при взаимном режиме наибольшего благоприятствования, и в целом восстановить нормальные межгосударственные отношения. Против этого мало что можно было бы возразить. Но естественно, за этим скрывалось большее.

Потому что после Рапалло до того слабо проводившееся германо-русское военное сотрудничество укрепилось до постоянного, что сохранялось вплоть до 1933 года. Мысль о совместном ведении когда-либо в будущем войны против Польши оставалась жить в умах военных руководителей обеих стран. Так что германо-русским сотрудничеством до определенной степени уже была воплощена в жизнь приоритетная задача рейхсвера: обход военных ограничений Версальского договора.

В германском министерстве иностранных дел и в общей политике Германии однако был выставлен другой приоритет: не ремилитаризация должна стоять во главе германских целей, а прежде всего попытка освободиться от бремени репараций и тем самым дать экономике Германии шанс возрождения. Для этой цели германской политике пришлось пойти на социальную катастрофу, что разрушительно подействовало на внутриполитическое настроение в Германии, а именно — длительная инфляция, которая в годы с 1919 до 1922 бежала рысью, а в 1923 году превратилась в галопирующую.

Уже до гротескной ситуации 1923 года, к которой я вскоре вернусь, в годы с 1919 по 1922 произошло полное обесценивание всех германских капиталов. В конце войны курс немецкой марки был еще в разумном отношении к доллару — примерно 1:10. В 1922 году один доллар стоил уже более 20 000 марок, что означало полную потерю всех германских капиталов. Произошло чудовищное перераспределение германских капиталов в убыток для владельцев денежных вкладов и наличных денег и в пользу владельцев реальных ценностей — что впрочем имело и экономические преимущества в тот момент.

Потому что с 1919 до 1923 года в Германии была полная занятость, правда при уменьшающихся реальных заработках. Германская промышленность смогла за счёт владельцев денежных вкладов избежать массовой безработицы, которая в других странах проистекла из массовой демобилизации. Она экспортировала — разумеется, при постоянно снижающихся ценах — огромное количество товаров и оставалась на плаву.

Так что от инфляции в Германии пострадали прежде всего не столько рабочие, а откладывавший деньги средний класс. Он был практически лишен собственности. Это создало чудовищное ожесточение. Стефан Цвейг описал позже, что ничто не подготовило германскую буржуазию к принятию Гитлера так, как это сделала инфляция с 1919 по 1923 годы.