Борис Акунин - Любовь к истории (сетевая версия) ч.10

Вы недоумеваете: почему народ вас, прогрессивных и свободных, не любит, а всяких душителей-сатрапов поддерживает?

Да, народ (по вашей классификации — безголовое «тело») будет испытывать неприязнь к интеллигентам. Он же чувствует их фоновое отношение к себе: тонкую вонь смеси из заискивания и презрения. С появлением «креативного класса» (что бы сие словосочетание ни означало) презрение стало перевешивать. «Плебеи», «тупые колхозники», «замкадыши», «ватники» — встречалось? Это говорят те, кто вовсю пользуется трудом «ватников» — хотя бы потому, что кушать садятся трижды в день.

Если поскрести либерала-правозащитника, даже не из самых оголтелых, выползет такой социальный расизм, такая классовая ненависть, что большевики просто курят под лестницей. «Права человека! Свободы человека!» Беда в том, что для правоверных либералов «человеки» — это они сами и те, кто разделяет их взгляды. Остальные — быдло, овощи, биомасса, которой ни прав, ни свобод не полагается. «Чумазые ватники» должны знать своё место и слушать поучения прогрессоров-цивилизаторов. Но близко не подходить: амбре навоза и солярки шокирует прогрессорское обоняние.

Риторический вопрос: КАКОГО отношения эти «цивилизаторы» ждут взамен?..

4 августа, 13:20

Неподалеку от Сен-Мало, где я сейчас сижу, дописываю последнюю повесть для «Истории Российского государства», есть городок Сен-Бриак-сюр-мер, хорошенький, словно картинка из детской книжки.

Ми-ми-ми

Известен Сен-Бриак тем, что здесь несколько десятилетий находилась резиденция местоблюстителя российского престола, главы царского дома в изгнании, — сначала Кирилла Владимировича (1876–1938), затем Владимира Кирилловича (1917–1992).

На местных барахолках и в антикварных лавках, до которых я большой охотник, мне все время попадались занятные мелочи, прежде явно принадлежавшие кому-то из обитателей резиденции: игрушечные казаки, литографии с Невским проспектом и Царским Селом, русские книжки (одна — про колхозы, с фиолетовыми завитушечными инициалами на авантитуле), всякие коробочки-шкатулочки.

Одну даже купил: что-то такое avec des mujiks russes

Но поскольку монархического и аристократического пиетета во мне мало, венценосным соседством я никогда особенно не интересовался. А тут вдруг прочитал в местной газете, что office de tourism Сен-Бриака по четвергам устраивает экскурсии «Romanovs» (к 400-летию дома Романовых?), — и решил сходить.

Два часа слушал всякое душещипательное. Про романтическую любовь гран-дюка Сирила к разведенке-принцессе, внучке британской Виктории. Про то, как суровый русский царь Николя подверг своего кузена ужасным гонениям (лишил права на престолонаследие и на время выгнал с морской службы) за этот скандальный брак. Про то, как после революции семья августейших эмигрантов проживала свои драгоценности и как в их небогатое жилище, к умилению сен-бриакцев, наведывались блистательные родственницы — королева шведская, королева румынская.

Жили местоблюстители очень скромно. Вот вполне простой дом, который они купили, продав свой парижский особняк:

Вокруг полно вилл гораздо более нарядных и богатых. Глядя на ничем не примечательное серокаменное строение, я думал о том, как здесь, в тусклом ла-маншском климате, год за годом, дотлевала великая монархия, три века правившая моей огромной страной.

В комнатах, конечно, висели портреты выдающихся предков: Петра, Екатерины, трех Александров. В первое время обитателям казалось, что всё обязательно исправится и наладится — вернулись ведь в Англию Стюарты, а во Францию Бурбоны. Но шли годы, мечта ветшала, покрывалась плесенью. Подрастали дети, которым грезы о величественном прошлом бередили душу — и, должно быть, мешали жить нормальной жизнью.

Почти обычная семья перед своим домом

Большая история, начавшаяся ровно четыреста лет назад в костромском монастыре, закончилась здесь, в игрушечном городишке, где на протяжении всего ХХ века свято блюли место, которого больше нет. Вся российская империя, некогда занимавшая шестую часть суши, поместилась на нескольких сотках, за невысокой оградой.