Матрена Распутина - Распутин; Почему

Провидение

К моменту появления моего отца в столице Феликс Юсупов только что отметил свой восемнадцатый день рождения.

Мать князя страстно желала рождения дочери. И думать не хотела о том, что может родиться мальчик. Она задолго еще до рождения ребенка приготовила детское приданое исключительно розового цвета. И даже после появления на свет сына не захотела ничего менять.

Так само провидение определило характер болезненно-извращенных фантазий Феликса, которые он с нескрываемым удовольствием претворял.

Интересно, что при крещении, когда священник по обряду трижды с головой погружал младенца в купель, мальчик захлебнулся, и его насилу вернули к жизни. (Надо заметить, что над родом Юсуповых тяготел рок -- сыновья не доживали до 26-летнего возраста.) Добрейшая Анна Александровна, рассказывая мне об этом, крестилась: "Видно, Господь все-таки решил оставить

его. Значит, в этом был промысел Божий". Я, разумеется, тут же спросила, в чем же промысел. Анна Александровна ответила: "Так ведь они должны были встретиться". При этом она никогда не называла имен, будто я каким-то своим знанием должна была чувствовать, что они -- это отец и Феликс Юсупов.

Встретиться, чтобы свершилось предначертанное -- отец должен был принять свое последнее испытание и принести последнюю жертву ("Маленький Христос").

В жизни отца было много скверны. Но он хотел от нее избавиться, очиститься -- и избавлялся, и очищался. В лучшие свои минуты он бывал близок к святости. Он не боялся себя и не стеснялся любых собственных проявлений, какими бы странными или, скажу больше, постыдными они ни казались окружающим. В нем была сила противиться самому себе, которая, одна, и отличает кающегося от нераскаянного. Юсупов же и был этим самым нераскаянным. Божий промысел свел их в Петербурге, то есть в Новом Содоме -- месте, которое было отспорено у мира Россией с наибольшей легкостью.

Чуть выше я уже сказала, что когда Феликс Юсупов слушал рассказ Марии Евгеньевны Головиной о моем отце, на лице его играла какая-то странная улыбка. Он действительно предвкушал игру. Ставка в этой игре была высокая. Не просто жизнь его или жизнь отца, а нечто большее. Не Россию хотел защитить Феликс Юсупов, убивая отца, -- Новый Содом хотел спасти.

Юсупов был весьма образован. Но лишь "в научном настроении духа". В смысле нравственном он был совершенным невеждой.

Бог вел отца, чтобы спасти наследника, передать свою силу Николаю, ободрить Александру, помочь мятущимся. Бог хотел показать, как может быть. Ему не вняли. Тогда Бог позволил Юсупову убить Распутина. И Распутин умер как праведник -- мученической смертью. Юсупову была уготована долгая жизнь на чужбине -- и он увидел, что произошло с Россией дальше.

Однако вернемся к прерванному рассказу.

Дурные наклонности

Отец Феликса совершенно устранился от воспитания сына и только один раз предпринял попытку употребить родительскую власть.

Будучи военным, старший Юсупов решил дать сыну спартанское воспитание и с этой целью приказал вынести из комнаты мальчика всю удобную мебель и заменить ее походной койкой, простой табуреткой и каким-то подозрительного вида шкафом, который мальчик попытался было открыть, но не смог. На следующее утро лакей отца вытащил Феликса из кровати, затолкал в этот шкаф и облил холодной водой. Шкаф оказался душем. Мальчик кричал, но ничего не мог поделать, пока запас воды не кончился, а вместе с ним и издевательство.

Зато потом юный князь отыгрался -- устроил сцену, даже грозил покончить с собой. Перепуганные родители уступили, и с тех пор мальчика совершенно предоставили самому себе.

Стоит ли удивляться, что женственный Феликс, с тех пор не знающий дисциплины, рос в обстановке полной вседозволенности. Обладая семейным состоянием, превышавшим триста миллионов рублей, особенно громадным по меркам того времени и превышающим состояние самого царя, наследник таких сокровищ должен был стать самым богатым человеком России, если не всей Европы. А пока обожавшая мать более чем щедро снабжала сына деньгами.

Когда ему было двенадцать лет, он устроил, как ему казалось, милую ребячью шутку, хотя немногие юноши сочли бы ее ребяческой.

Феликс с кузеном Владимиром, тоже двенадцатилетним, решили переодеться женщинами и поразвлечься. Платья они позаимствовали из гардероба матери Феликса -- два лучших вечерних платья, дополненные дорогими украшениями. Надев подбитые мехом бархатные накидки, они разбудили парикмахера матери и выпросили у него парики, объяснив, что собираются на бал-маскарад.