Матрена Распутина - Распутин; Почему

"Несчастный" был уроженец Гороховца, из поповских детей, сам заканчивавший семинарию, и не последним.

С детства в доме он слышал духовные наставления известного рода и содомский грех считал едва ли не самым страшным. Но только смог понимать изнанку жизни, с ужасом прозрел, что сам содомит, пока мысленно.

Подошло время, снарядили в семинарию. Стал учиться. Домой показывался редко, все ждал, что будет в нем перемена. А дело все хуже. Душа болит, мечется, покоя ищет, а покоя нет. Собрался с силами, пошел в церковь, где его не знали, пожелал исповедаться, а рта раскрыть не смог. Постоял да и пошел. Тогда решил, что Господь ему уста запечатал.

Через кого-то узнал о моем отце, приехал, как сказал, "за разрешением".

Отец, разумеется, понял его так, что он просит разрешить от греха. Спросил:

-- От чего же разрешать, от греха мысленного или

сущего?

Семинарист ответил:

-- Я не про то. Разрешите мне совершить грех.

Чтоб на это благословения спрашивали, такого еще

отец не слышал. Спросил:

-- Ну, скажу я тебе, что можешь, дальше-то что будет?

Молодой человек с отчаянием почти закричал:

-- Дальше я только жить и начну.

-- С таким грехом-то, при духовном-то звании? Не

бывает такого разрешения. Тебя ад ждет, если не обра

зумишься.

Семинариста эти слова не испугали.

-- Мне слово нужно.

-- Терпежу, что ли нет?

-- Совсем нет. Руки на себя наложу. Мне жениться

надо, без этого до прихода не допустят. А при жене мне

обратно дороги не будет. Так надо пораньше. Вдруг так

потянет, что придется из семинарии уходить.

На этом стенания несчастного были прерваны отцом:

-- Тебе одному в грех входить стыдно, а грех тянет,

не отпускает. Вот ты и решил других туда затянуть. Дес

кать, не я виноват, не подтолкнули бы меня, чистым

бы ходил. Да я в таких делах не помощник.

Отец с такой силой распахнул дверь, к которой я прижималась, что совершенно, казалось, расплющил меня. Я закричала, кое-как выбралась из щели и тут же столкнулась с молодым человеком, подталкиваемым отцом. Я снова закричала, теперь уже ошпаренная прикосновением того, кого еще час назад готова была любить. Как я обманулась, как коварно обманули меня чужая мука и темные окружья глаз!

Сейчас мне уже за пятьдесят, а ничего не изменилось.

Я не так много в жизни читала. Все другое занимало. Да, кстати, и не стыжусь в этом признаться. Понимаю, что главное было вложено в меня уже при рождении. (Так и отец говорил.) Из Лескова помню только один рассказ про женщину -- Домну, как она до смерти влюблялась. До смерти -- тут значит и силу, и года. Разумеется, то, что я сохранила в памяти только этот рассказ, умысел судьбы. Ведь узнала я его, когда еще не могла понимать суть. Не сама любовь, а придумка про свою любовь дорога, про свои мучения во имя любви, своей же. Пустота на месте любви страшна, вот и пытаешься зацепиться за кого-нибудь в надежде переложить хоть часть своего страха. Отец говорил: "Жизнь жалости к человеку не знает. Ей и не положено, на то Бог есть".

Лимон и фиалка

Дуня очень любила всякие растения вообще и тосковала по земле, несмотря на городское свое воспитание. Однако все, что она могла позволить себе в Петербурге, -- выращивание цветов в горшках.

Надо сказать, что я никогда не замечала в отце склонности к домашнему садоводству. Но однажды застала отца за странным для него занятием. Он копался в горшке, кажется, с фиалками, который стоял на кухонном окне. Я спросила, что он делает. Отец как-то испуганно обернулся на мой голос и скомканно ответил:

-- Да так, ничего.

Поспешно отряхнул руки и отошел прочь.

Через некоторое время я увидела, что отец подолгу стоит, как бы высматривая в горшке. Вздыхает. И расстроенный, уходит.

Наконец я решилась:

-- Что там такого?

Отец, застигнутый врасплох, ответил:

-- Я косточку посадил. А ничего не растет. Месяц уже.

Поливает ли Дуня этот цветок?

Дуня исправно ухаживала за цветами. Через несколько недель я увидела в горшке новый росток. Нежно-зеленый. Тут же бросилась за отцом.

-- Слава тебе, Господи!

В этом восклицании отца было столько радости, будто произошло нечто долгожданное, особенное.

-- А что посадил?

-- Лимон.

Я не удержалась и рассмеялась. Отец тоже рассмеялся. Обнял меня и велел смотреть за ростком.

Может, в одном горшке двоим было тесно или по какой-то другой причине (ведь лимон капризен), через некоторое время росток зачах. Я не без робости сказала отцу об этом.