Джонатан Райли-Смит - История крестовых походов

Правда, один элемент рассказа слегка коробит — это обещание людей стать более набожными в случае явления им чуда. С одной стороны, это черта жанра — автор вмещает в одно упоминание причины и следствия гораздо более длительного и глубокого процесса, в результате которого культ святого Виннока распространил свое влияние на все церковные обычаи местного населения. С другой стороны, под этим упоминанием обещания толпы можно заметить более глубокое понимание мироощущения мирян, объяснение которого мы находим в другой истории. Гвибер Ножанский рассказывает о нескольких рыцарях, которые поспорили со священниками из Лана, что те не смогут получить у Девы Марии чудесное исцеление немому мальчику. Священники смутились, ибо этот случай казался им безнадежным. Но Дева Мария пришла им на помощь, мальчик начал произносить звуки, и рыцари униженно признали себя побежденными. Приводя этот рассказ, Гвибер ставил себе целью прославить Деву Марию и подтвердить подлинность ее мощей, хранившихся в Лане. Но, как и автор рассказа о бергском чуде, он тоже указывает на веру мирян в идею компенсации. Надо признать, клирики опасались, что верность мирян своей вере может зависеть от того, насколько их материальные запросы, их тревоги и даже их любопытство будут удовлетворяться религиозными институтами.

Из этих опасений, выраженных Гвибером и автором рассказа о бергском чуде, некоторые критически настроенные историки сделали вывод о том, что светская религиозность в средние века была поверхностной и принимающей все буквально, в узком смысле, или иными словами — не чем иным, как элементарно воспринятым от культуры оформлением основных психологических и социальных импульсов. Но такая интерпретация может быть оспорена. Эти историки допустили ошибку, установив для истинного религиозного убеждения стандарты, основанные на том, как вели себя набожные люди в конфессионально плюралистических обществах в христианском мире после Реформации. Другие же историки придерживаются идеи о том, что средневековые люди действительно были способны на глубокое религиозное чувство, но это чувство удовлетворялось пережитками язычества из дохристианских времен — талисманами, заговорами, колдовством, обожествлением и т. д., которые им были ближе, чем то, что предлагала Церковь. Но и в этом рассуждении содержится ошибка, заключающаяся в том, что способность средневековой Церкви переносить свою веру в поведение мирян судится по более поздним стандартам. В XI веке люди мало чем отличались от людей других времен в том, что редко могли поддерживать свое религиозное чувство на одном и том же уровне в течение всей жизни: болезни, старость, перемены в личном положении, домашние и общественные кризисы часто приводили к повышению набожности во многих религиозных системах во все времена. Важнее другое — основной уровень религиозного чувства, свойственного большинству людей большую часть времени. Именно этот уровень и может служить постоянной культурной точкой отсчета. Если следовать этому стандарту, то западноевропейское общество перед началом первого крестового похода было полностью христианским.

Озабоченность духовенства таким меркантильным отношением к религии (компенсация за хорошие поступки) может рассматриваться и как признак силы Церкви, поскольку обмен услугами, предлагавшийся верующими в Берге, был слегка искаженным следствием проповеди церковными деятелями идеи того, что связь этого мира с другим является причинно-следственной. Во время первого крестового похода Церковь учила, что грехи могут быть искуплены, по крайней мере теоретически, покаянными делами. Для мирян покаяние обычно принимало форму периодов сексуального воздержания, ограничения в пище или же изменения привычного распорядка жизни: кающимся, например, не разрешалось носить оружие. Многие паломничества были предприняты прежде всего как акты покаяния. Однако отношение к покаянию менялось по мере того, как люди задумывались над тем, могут ли они, обычные смертные, избавиться от своих грехов собственными силами, без помощи всемилостивого Бога. Понимания же епитимьи как чисто символической демонстрации смирения после того, как грешник получает отпущение грехов через таинство покаяния, — система, принятая в современной нам Католической Церкви, — еще не существовало. В конце XI века продолжали верить в то, что исполнения наложенной епитимьи достаточно для искупления греха.