Михаил Швецов - Возрождение – предтеча реформации и эпоха борьбы с Великой Русской Империей

Отец современной живописи…. осознавший себя в сфере чистого художества, отчуждился от обманной перспективы, по крайней мере, от её навязчивости ( зачем же ошибки реанимировали в Ренессансе? — моя вставка).

Естественно думать, что привычку и вкус к перспективным обманам зрения Джотто развил в себе на театральной декорации …Джотто, созревая как чистый художник, постепенно отходит от декораций. Новшество Джотто было, следовательно, — не в перспективности, как таковой, а в живописном использовании этого письма, заимствованного из прикладной и простонародной отрасли искусства.

Дюрер, в своём наставлении о способах измерения», вышедшем в 1525 году и содержащем учение о перспективе, начинает первую книгу трактата словами, явно показывающими малую новизну теории перспективы в сравнении с элементарной геометрией, — малую новизну, по сознанию людей того времени.

Итак, элементарная перспектива была давно известна, — была известна, хотя и не имела доступа в высокое искусство далее прихожей.

Те научные основания, которые после столетия разработки дали «искусство Леонардо и Микеланджело», были найдены и выработаны во Флоренции… Они-то и подготовили почву, на которой с начала XV века работали главные теоретики учения о перспективе. Брунеллески (1377–1449) и Уччелло (1397–1475), затем Леон Альберти и, наконец, ряд скульпторов, из которых в особенности следует отметить Донателло (1386–1466).

Мазаччио (1401–1429) и его ученики стремятся воспользоваться в живописи тою же наукою перспективы, пока, наконец, не берётся за те же проблемы теоретически и практически Леонардо да Винчи (1452–1519) и не завершают развитие перспективы Рафаэль Санти (1483–1520) и Микеланджело Буонаротти (1475–1564).

Необходимость выковать учение ( моё выделение ) о перспективе целому ряду больших умов и опытнейших живописцев в течение нескольких веков, с участием первоклассных математиков, и притом уже заведомо после того, как подмечены были основные признаки перспективной проекции мира, заставляет думать, что историческое дело выработки перспективы шло вовсе нео простой систематизации уже присущего человеческой психофизиологии, а о насильственном перевоспитании этой психофизиологии в смысле отвлечённых требований нового миропонимания , существенно антихудожественного, существенно исключающего из себя искусство, в особенности же изобразительное.

Но душа Возрождения, душа вообще Нового Времени, — нецельная, расколотая душа, двоящаяся в мыслях своих ( чувствовал заговор? — моя вставка).

Если кто перспективист, то это, конечно, Леонардо. Его «Тайная Вечеря» — имеет задачею снять пространственное разграничение тогомира, евангельского, и этого, житейского, показать Христа как имеющего только ценность особую, но не особую реальность .

Мы видим не реальность, а имеем зрительный феномен; и мы подглядываем, словно в щель, холодно и любопытно, не имея ни благоговения, ни жалости…На этой сцене царят законы кантовского пространства и ньютоновской механики. Да. Но если бы т олькотак, то ведь окончательно не получилось бы никакой вечери. И Леонардоознаменовывает особливую ценностьсовершающегося — нарушением единственного масштаба.

Незаметно, но верно, мастер прибегнул к перспективо-нарушению, хорошо известному со времён египетских: применил разные единицы измерения к действующим лицам и к обстановке и, умалив меру последней,…тем самым возвеличил людей и придал скромному прощальному ужину значимость всемирно-исторического события и, более того, центра истории. Единство перспективное нарушено, двойственность ренессансовой души проявилась, но зато приобрела убедительность эстетическую.

Как бы то ни было, а даже теоретики перспективы не соблюдали и не считали нужным соблюдать «перспективное единство изображения»….Не напоминают ли эти правила [ «перспективного единства изображения»] скорее условного, предпринятого во имя теоретических замыслов, заговора ( сойдут любые формы протеста против Русской Империи — моя вставка) против естественного мировосприятия фиктивной картины мира, которую, по гуманистическому (!) (моё подчёркивание) мировоззрению, требуетсявидеть, но который, несмотря на всю дрессировку, человеческий глаз вовсе не видит.

До какой степени перспективный рисунок не есть нечто непосредственно разумеемое, а, напротив, — продукт многих сложных искусственных условий, видно с особенною убедительностью из приборов того же А. Дюрера, прекрасно изображённых им на ксилографиях в его «Наставлениях к промерам»… Назначение приборов — дать возможность воспроизвести всякий предмет самому неискусному рисовальщику, чисто механически, т. е. безакта зрительного синтеза. Чистосердечный Дюрер без обиняков разъясняет своими приборами, что перспектива есть дело чего угодно, — но не зрения.