Бернар Эйвельманс - Чудовища морских глубин

Эту удивительную историю можно найти во всех последующих «Бестиариях», но каждый автор дополнял ее, конечно, новыми подробностями по своему вкусу. Так, в «Божественном бестиарии» Гийома Нормандского, написанном чуть позже 1208 года, больше нет речи ни о каком cetus: с этих пор используется только название «кит». И на этот раз уточняется, что сам цвет чешуи чудовища создает впечатление большой песчаной мели [15] Плиний, по-видимому, считал, что киты покрыты шерстью, что недалеко от истины, поскольку зародыш кита имеет немного волос вокруг рта. Понадобилось, однако, дождаться более тщательных исследований Пьера Белона (1551 и 1553), чтобы узнать истину, а именно, что тело этого животного «не имеет ни шерсти, ни чешуи, но покрыто однородной черной кожей, грубой и необычной, под которой находится слой жира толщиной целый фут». . Этот мираж обманывает матросов; остальное мы знаем:

Не довольствуясь поджариванием спины бедного животного, они вбивали в нее колья, чтобы лучше пришвартовать свое судно. Результаты таких действий были фатальны для неосторожных моряков.

Так попадались на удочку «жалкие и несчастные неверующие, обручившиеся с дьяволом». В тот момент, когда они меньше всего ожидают, «обманщик, горящий огнем зла» погружается в ад и увлекает их вместе с собой.

Не все бестиарии были выдержаны в религиозном духе. В «Бестиарии любви» Ришара Фурниваля, например, каждое зоологическое описание было просто поводом для какого-нибудь галантного мадригала в адрес прекрасной дамы. Намерения автора сводились к тому, чтобы показать даме сердца, что она не может на самом деле не уступить его настоятельным просьбам и не разделить страсть, которой он пылает к ней, «своей прекрасной и нежно любимой».

Такая фривольность может показаться удивительной, если учесть, что писатель был сыном врача Филиппа-Августа и братом епископа Амьена. Но его позиция совершенно соответствовала духу времени, и литературные грехи молодости не помешали ему кончить должностью канцлера амьенской церкви.

В своем прелестном «Бестиарии», сочинения 1250 года, юный повеса в сутане не колеблясь продлил пребывание моряков на живом острове:

«И вот они увидели что-то вроде кита, который был так велик, что, когда его спина высунулась из воды, моряки подумали, что это остров, поскольку кожа его была похожа на морской песок. И тогда моряки подошли к нему, как к острову, и высадились на него, и оставались там 8 или 15 дней, и жарили мясо на спине этого кита. И когда он почувствовал огонь, он нырнул вместе с ними в глубину моря».

В глазах пылкого Ришара это означало, что «тем менее следует доверять вещам и людям, чем больше они походят на желаемое». Некоторые «говорят, что умирают от любви и не чувствуют ни горя, ни страданий» и поэтому считаются смелыми людьми. Но он, Ришар, не из их числа и намерен убедить прекрасную в том, что его страдания вполне реальны!

Скажем сразу же, что девица, к которой он адресовался, ничуть не была убеждена этими аллегориями. Очень остроумно и горячо она ответила на «Бестиарии» мессира де Фурниваля другим «Бестиарием», в котором ловко повернула все аргументы своего воздыхателя против него же. По ее мнению, дамы и девицы, которые имеют неосторожность доверять писателям-соблазнителям, щеголяющим куртуазностью и красивыми словами, обманываются так же, как моряки, принимающие кита за остров. Если им слишком нравится слушать такие речи, то это может привести к беде как одних, так и других. Писатели, сбившиеся с пути, рискуют таким образом потерять большие доходы, которые они могли бы получать, став канониками и епископами. Что же касается девиц, если они не будут благоразумны, то уменьшат свои шансы найти благородного шевалье, который составит их счастье. Следовательно…

Неизвестно, убедили ли Ришара эти аргументы. Но факт то, что он выбрал богатые церковные доходы.

Но оставим в стороне эти любовные бои и невежественное толкование свойств животных! Ришар де Фурниваль был всего лишь оригиналом редкой породы среди множества авторов назидательных бестиариев.

Постепенно обрастая украшениями, история об острове-ките достигла своего апогея во вдохновенном религиозном варианте, в котором автор, не довольствуясь простой символикой, сочтя ее, вероятно, недостаточно действенной в проповедническом отношении, обращается к чуду.