При буржском дворе примирению мешал фавор Ла Тремуйля. Будучи алчным скотом, камергер не имел иных интересов, кроме как свергнуть Ришмона и оттереть от власти королеву Сицилийскую, королеву Марию Анжуйскую и ее брата Карла дю Мена. Чтобы избавиться от них, он бросил банды Вильяндрандо на Анжу и Турень. А ведь мир между французами и бургундцами было не заключить без участия Ришмона, зятя Филиппа, и участия Анжуйцев, которые как принцы крови были естественными посредниками. С неудобным фаворитом разделались, произведя удачный дворцовый переворот. Ла Тремуйля заманили в ловушку, тяжело ранили и оставили ему жизнь только на условии, что он навсегда покинет королевский двор. Иоланда Сицилийская вернула все утраченное влияние на зятя, и в июне 1433 г. коннетабль еще раз стал героем дня.
Вполне можно допустить, что переговоры между буржским и дижонским дворами начались еще с конца 1432 г., а после опалы Ла Тремуйля приобрели еще больший размах. Подробности этого торга нам пока известны мало. Хотя интересно было бы узнать, какими были в это время территориальные притязания бургундцев, чего они требовали в отношении убийц, совершивших преступление в Монтеро, и на какие уступки вялого Карла VII подталкивала анжуйская клика. Тогда это ничем не кончилось: средневековая дипломатия никогда не спешила. Чтобы появились первые положительные результаты, пришлось дожидаться первых дней 1435 г. Посредником стал Рене Анжуйский, унаследовавший от двоюродного деда титул герцога Барского, шурин короля и бывший пленник бургундцев. Под его эгидой Филипп Добрый провел в Невере ряд встреч с канцлером Реньо Шартрским, архиепископом Реймским, и коннетаблем Ришмоном; он был очень предупредителен к гостям и выразил желание примириться с Бурбонами, верными сторонниками беррийского дела, чье оружие не раз преграждало ему путь на границах Маконне. Через три недели стороны достигли принципиального согласия, окончательно же его оформить предстояло на представительном международном конгрессе, который был назначен тоже на бургундской территории — в Аррасе.
Дело в том, что Филипп Добрый ни в коем случае не хотел оставить впечатления, что он предает своих старинных союзников, откалываясь от них. Если бы его заботами был восстановлен общеевропейский мир, это бы более подняло его престиж, нежели просто примирение родственников. Если же, как предполагали в окружении герцога, англичане покажут себя слишком неблагоразумными и не пожелают заключить мир, это даст ему благовидный предлог, чтобы их покинуть. В своих ловких расчетах он получил поддержку папы. С тех пор как Констанцский собор положил конец схизме, избрав Оттона Колонну (Мартина V), Святой престол, вновь став римским и итальянским, не очень интересовался делами в более западных странах. Осторожный реалист, Мартин V лишь беспомощно взирал на раздел Франции, признавал его как свершившийся факт, не одобряя, и по церковным делам тех или иных провинций вел соответственно переговоры с Бедфордом или Карлом. В Париже регент, вразрез с мнением галликански настроенного университета, с мнением парламента, отступая от английских традиций антипапизма, предпочел напрямую договориться с понтификом о полюбовном разделе назначений на церковные должности и доходов от налогов на церковные имущества. А в Бурже дофин, верный галликанским идеям «мармузетов» и арманьяков, вел себя более требовательно. Мартин не пытался помочь делу Валуа, но не покровительствовал при этом и Ланкастерам. Однако его преемник Евгений IV был вынужден сделать уступку духу соборности, влияние которого на духовенство все более возрастало. Сигизмунд вынудил его созвать в 1431 г. новый собор, созыв Мартин которого в свое время сумел оттянуть, и опять на имперской территории — в Базеле. На соборе вмиг возник конфликт между требованиями его членов и папскими притязаниями, который достигнет самой острой стадии к 1436 г. Нетрудно догадаться, сколь выгодным для Евгения было бы заключение франко-английского мира под его эгидой: это бы подняло его престиж, облегчив задачу обуздания собора. И папа отправил в Артуа кардинала Святого Креста в ранге легата. Чтобы не остаться в долгу, участники Базельского собора тоже делегировали одного из своих — кардинала Кипрского. Поскольку и главой английской делегации был дядя Генриха VI — старый кардинал Генрих Бофор, то самый многочисленный и самый пышный дипломатический конгресс, какой только знала доселе Европа, при открытии воистину пылал от пурпурных одеяний. Князья церкви, принцы крови, военачальники и министры, каждого из которых сопровождала внушительная свита, соседствовали здесь с депутатами французских городов и делегацией Парижского университета, который после схизмы и восстания Кабоша полагал, что вправе сказать свое слово в любом государственном деле.
Читать дальше