Алель Алексеева: Тайна царя-отрока Петра II

«Уж не космогонического ли происхождения сей человек?» — думал Брюс. Он был звездочётом и все земные явления связывал с небесными, знал о Луне и звёздах столько, сколько неведомо никому… В нём было нечто загадочное.

И юные княжны — Долгорукая, Меншикова, Черкасская, Шереметева — предстали перед его беседкой. Катерина, приседая и жеманясь, поклонилась:

— Яков Вилимович, вы знаете тайны земли и неба. Погадайте нам! Что вам стоит? Соблаговолите… Как погадать? Да вы ж по-всякому умеете… По Луне, на ладошках, по звёздам… Уже меркнется… Вы ж чудесник, всезнатный человек!

Брюс повёл глазами от одной к другой девице, помолчал, и в глазах его мелькнуло озорство, смешанное с напускной важностью. Ещё глубже, кажется, стали морщины, они, как шрамы, пересекали его лицо во всех направлениях.

— Ай-яй-яй! Вас ист дас, медхен?.. И вы, никак, желаете, чтоб я сразу всем гадал? Так не бывает. По одной, только по одной. — Он оглянулся вокруг. — Прочие вон с глаз моих, за кусты, за боскеты!.. Ах, медхен, медхен! Девицы, вступившие в пору амурных дел и стыдных мыслей! Сами от себя вы держите в тайне чувствования свои, оттого и решились выведать что-нибудь. Зер шлехт, медхен! Своя голова — царица, а вы… чего ждёте от меня? Света много, Луны не видно, как буду гадать?

— А вы по ладошке, Яков Вилимович, — шепнула Марья Меншикова, лицом совсем не схожая с отцом, ни хитрости в глазах, ни силы, волосы — белым облачком, личико — как пасхальное яичко. Отец хотел её сосватать с юным Петром, а у неё совсем иной человек поселился в сердце. Ничего не поделаешь, надобно отойти, — Катерина уже ручку протянула, и Марья с Натальей и Варей отошли за боскеты.

У Катерины лицо бледное, а глаза тёмные, блестящие, Брюс раскрыл её ладонь, поводил по ней жёстким своим пальцем, перевернул, вбок поглядел — долго молчал и наконец промолвил:

— Кровь долгоруковская так и кипит, так и играет в тебе… Только не всё судьба делает так, как кому хочется… Амур? Глубокая линия любви… Только к чему — или к кому?.. Ветры танцуют посредине… Многие бедствия ожидают тебя, храбрая княжна. Однако и силы твои великие…

— А ещё? Что ещё там? Чего ждать?

— Разве мало я тебе сказал? Прочее — сама уразумеешь… И иди. Ежели дождёшься — покой получишь, — закончил он.

У Катерины горели глаза, она уже знала толк в амурных делах, её «петиметр» — кавалер из австрийского посольства и очень хорош собой. А Брюс уже вынес заключение, что девица сия нравная, привередливая, капризная.

— Высоко взлететь — тяжело падать, — добавил он. — Власть и роскошь убивают чувства… На твоей голове может быть либо корона, либо — железный крест: берегись, красавица, власти, да и себя самой…

— Да почему, почему? — вспыхнула Катерина.

— Das ist фатум, судьба. Иди, — скривив губы, бесстрастно заметил Брюс, отвернулся и произнёс сам для себя: — Чего ждать, чего гадать, коли не стало Петра Алексеевича? Он владел всеми основами знаний, стремился учиться, знал альфу и омегу всякой науки…

Между тем темнело, и на светлом небе обозначился бледный краешек Луны. Брюс поднял подзорную трубу, которую всегда носил с собой. Перед ним стояла Марья Меншикова. Долго молчал, глядел в небо, а сказал коротко:

— Знак твой в Плутонии, а у любезного тебе человека — в Меркурии, и озабочен он практическими делами… Весьма озабочен, кабы не повредило сие тебе. Хаос, хаос!.. Сосна и берёза не растут рядом — знаешь? Любить друг друга — не значит сковать другого… Суженый твой будет далеко…

Брюс знал «любезного» сердцу Марьи человека, даже учил его персидскому языку, и того должны послать в Персию. Звездочёт опустил подзорную трубу.

— А что потом? — вспыхнула Марья.

— Не ведаю. Иди!

Робея, предстала перед Брюсом Наташа Шереметева. Слыхала, что учёному ведомы всякие тайны, даже то, что под землёй, — по травам, камням, расположению угадывает он, где железо, а где медь, серебро, и называют его рудознатцем. Тот начал неожиданно:

— Вот бы кого мне в ученики! — Глядя в её нежное лицо, твёрдым пальцем провёл по ладони. — Среди человеков тоже есть золотые жилы… Таков был твой фатер Борис Петрович Шереметев… Умница, благо-разумница, но… ждут тебя испытания. Только всех ближе ты к Небу, к Богу… Ах, медхен… Золото огнём закаляется, а человек — напастями… Но рано или поздно — вы вместе… когда белые птицы поднимут белые крылья… Чем глубже горе — тем больше вместится радости… тем громче звонят колокола.

Яков Вилимович на секунду прижал Наташу к груди и тут же оттолкнул.