Алель Алексеева - Тайна царя-отрока Петра II

Земля вокруг дуба усыпана сухими листьями, а вверху сухие, скрюченные ветки — будто заломленные в отчаянии руки… Он стоял, должно, здесь не только при отце её, фельдмаршале, но и при деде, прадеде… И всё так же крепок, могуч. Листья пока мертвы, но пройдёт немного дней, солнце даст им силу — и они оживут, заполыхают зелёным пламенем — снова жизнь!.. Не так же ли у неё? Минует горе, вернётся радость… Простят её братья и сёстры.

Послышался топот копыт. Вот и он! Стоит во весь рост в коляске, выскакивает к ней, с отчаянной решимостью глядит.

— Друг мой сердешный, ладушка моя! Не раздумала ли? В последний раз сказываю: откажись, не вяжи судьбу свою с моею, ежели не любишь!

— Люблю…

— Не покаешься?

— Не покаюсь! Ни в жизнь не покаюсь!

— Ну тогда — с Богом! — Посадив её рядом, свистнул, и кони помчали к церкви в Горенки.

Попытка России стать демократической страной, подобной Швеции или Англии, — увы! — провалилась. Мечта Голицына о европейском правлении лопнула. Князь Дмитрий повторял слова евангелистов: «Много было званых, да мало избранных… Пир был готов, но званые не захотели прийти. Знаю, что головой отвечу, но я стар, жить мне недолго. Те, кто переживут меня, натерпятся вволю».

С властью у русских всегда нелады. Может быть, они не рождены властвовать? Власть опьяняет их хуже наркотиков, крепче вина, сильнее войны и охоты… В самом деле: Анна двадцать лет жила спокойно в немецкой провинции, к чему бы ей власть, но услыхала упоительный зов — и помчалась…

Одно дело самодержавная власть, иное — власть аристократии, лучших её представителей, хранителей нравственности и кулыуры. Они шли к богатству и славе годы и столетия, соединяя накопление материальных ценностей с духовными. У Шереметевых — неутомимые воинские труды фельдмаршала, и удачная женитьба сына, и неустанная забота внуков о культуре, и радение о сельском хозяйстве, меценатство и забота о церковно-приходских народных школах, и истинное православие…

Долгорукие основали Москву, прочно сидели в Киеве… А тут? Анна Иоанновна, наслушавшись слухов и клевет, ненавидела Долгоруких, окружавших юного императора в последние месяцы. Недобрыми глазами она смотрела на Ивана, его сестру Катерину, на их отца. Подумать только: Алексей Долгорукий голосовал против неё!.. Она готова была раздавить всё это семейство. Умный её советник Бирон, который, должно быть, прочёл многие-многие книги, говорил про какого-то Макиавелли: мол, государство начинается с того, что уничтожает своих врагов. Долгоруких он сравнивал с мифом о Лаокооне и его сыновьях — они хотели предупредить троянцев о беде, но боги Олимпа наслали змей — и Трою захватили спрятанные в деревянном коне солдаты.

Дошла до царицы и молва про наследника — неужели и вправду Катерина брюхата? И повелела Анна: «Пресечь! Немедля пресечь сие!» И всякий день ждала вестей из Тайной канцелярии — что там с Катериной? Вовсю «работал», ширился долгоруковский розыск, и щупальца его, как змеи, распространялись всюду.

В Москве, на Лубянке (той самой знаменитой Лубянке!), находилась Тайная канцелярия — там же спустя годы поселится знаменитая своей жестокостью помещица Салтычиха — гиблое место!

Служанку Пелагею, что танцевала на балу, уже привели туда однажды. Шла — дрожала. Возвращалась, ступая то в грязь, то в снег, и на обратном пути совсем заледенела, не так от холода, как от страха. Велено ей там было, чтоб случился у княжны выкидыш! А как сие сделается?..

В расстройстве вернулась в тот день к Долгоруким, а там!.. Дорогая кожаная карета стоит, и выбегает из неё человек нерусской наружности. Подскочил к окну Катерины — видно, знал, где её окно! Только тут из дверей показался старый князь и грубо закричал на незваного гостя: мол, кто тебе разрешил по моей земле ходить?.. Выбежал и Иван Алексеевич, стал урезонивать отца — видно, важный был тот господин. Уж не австриец ли, с которым амурилась княжна? Только горда она — не вышла, даже не выглянула из окошка.

С того дня всего недели две миновало, и опять доставили её на Лубянку. Москву совсем развезло. В ботинках хлюпало, руки Палашки коченели. Проедет тройка или карета — достаются грязные шлепки, не токмо по одёже, но и по физиономии. И надобно бы отомстить Катерине — за Миколу, за младенца, которого они загубили, за высокомерие её, да вроде как жалко…

Человек, говоривший с ней, был тот же: длинные уши, серое лицо. Свет от свечи падал снизу вверх, и оттого уши его, тени их длинные прыгали по стене.