Марк Азов - Визит 'Джалиты'

Дубцов слишком хорошо знал, как судят револьверы. Он ничем не мог помочь этой женщине. Только поставил чашку с водой на стол перед ней я пошел к выходу...

Мадам вскочила:

- Постойте! - она, оттолкнув кресло, шагнула к Дубцову. - Меня бог наказал и еще больше накажет, Вильям Владимирович, если я сейчас промолчу! Они продукты, что спрятали, детишкам не оставит, они завалят погреба!

Дубцов так и замер на пороге:

- Говорите!

- Английский фугас заложен, корабельный, для взрыва крюйт-камер... с часовым механизмом. Виталий Викентьевич, этот с виду полудохлый, он у них самый здоровый, должен был все проделать в случае провала. Мне он поклялся это не опасно. Сказал, только кровля рухнет, завалит погреба - и красные ничего не найдут у меня предосудительного.

- Не опасно?! - Дубцов бросился к двери. - Там динамит!

Он, не разбирая ступенек, спрыгнул с крыльца и побежал к погребам, натыкаясь на кусты и деревья, потому что на дворе уже было темно. У чугунной двери дежурил матрос, тот, что до этого гнездился на дереве, наблюдая за окошком мезонина.

- Товарищ Дубцов, - обратился он к Вильяму Владимировичу, - скажите товарищу Гарбузенко, что вы сами убрали полотенечко с подоконника, а то... вы ж его знаете...

- Немедленно! - Дубцов его не слышал. - Выводите людей из санатория, в первую очередь - детей! Вот-вот взорвется динамит под полом!

Матрос сорвался с места. Дубцов не смотрел ему вслед. Отвалив тяжелую дверь, он вбежал в погреб, чиркнул зажигалкой. Освещая ящик за ящиком огоньком зажигалки, искал фугас. Огонек метался от его дыхания и поминутно гас. Дышать спокойно он не мог от волнения и спешки. Свистело и хрипело в груди.

Дубцов глубоко вздохнул в задержал дыхание. Огонек перестал метаться, наступила тишина и в тишине стало слышно тиканье часового механизма. Вот оно! Под ящиками с динамитом!

Снимая ящик за ящиком, осторожно, бережно, Дубцов наконец-то добрался до фугаса. Разряжать? Можно не успеть. С фугасом в руках он побежал к открытой двери, откуда тянуло холодом ноябрьской ночи.

Мадам-капитан была во дворе.

- Бросьте! - крикнула она, увидев Дубцова с его ношей. - Взорвется!

- Рано!

Сразу за оградой пансиона был обрыв к морю. Вильям Владимирович бежал на шум и запах моря, чтобы сбросить с обрыва свой опасный груз...

А в санатории уже все спали, когда прибежал матрос. Детей выносили вместе с одеялами. Мария несла Олюню, Гриша - сразу двоих. Коля и Рая тащили за руку упирающихся заспанных ребят. Еще никто, кроме Гриши и Коли, не успел понять, зачем и кому нужно это поспешное бегство, когда со стороны обрыва, за пансионом, донесся раскат взрыва и вспыхнул над темными деревьями огненный шар...

"НАД ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ У НАС ВЛАСТИ НЕТ"

- Еще в одна тысяча девятьсот двенадцатом году, - рвал кладбищенскую тишину голос Гарбузенко, - он сошел с офицерского мостика броненосца "Иоанн Златоуст" до нас, революционных матросов, и остался большевиком до своего последнего шага...

У ног Марии лежала плита с надписью: "Д-р Забродский Станислав Казимирович, 1861-1920 г." - могила отца. Для Вили вырыли рядом...

- Мы, большевики Крыма, клянемся тебе, дорогой товарищ, - доносился до нее голос Гарбузенко, - довести до конца начатое дело: очистить наше днище от всякой поганой ракушки... бандитизма... шпионства... спекулянтства, что оставила контрреволюция в своем последнем гадючем гнезде!

Вокруг было полно народу: красноармейцы с трубами, матросы, парни с фабрики эфирных масел, дети из санатория, жители городка и приехавшие из Феодосии рабочие механических мастерских. Мария увидела на мгновение лицо Гриши, Олюня уснула на его плече... Неужели впереди еще целая жизнь без отца и Вили?..

- Я мало читал, - вдруг тихо, по-домашнему заговорил Гарбузенко, и от этого голос его раздался над самым ухом, дошел до Марии, - но я много видел. Мы с незабвенным товарищем повидали и синее море, и белые города, не скажу, чтобы слишком ласковые до простого человека. Но я вам так скажу: должно же быть хоть одно такое гостеприимное место, где бы трудящие всего мира могли спокойненько себе греться у моря на песочке, как какие-нибудь миллионеры. Гарбузенко запнулся и сказал: - Жаль, мои диты того не побачуть... - И уткнулся лицом в мичманку, которую мял в руках...

В толпе всхлипнула женщина... Гарбузенко мичманкой вытер мокрое от слез лицо и повернулся к Марии,

- Над жизнью и смертью, товарищ доктор, у нас власти нет. Только на вас надежда.

...Когда все кончилось и люди разошлись, на краю кладбища у самого моря остался старый корабельный якорь с прикрученной к нему железной табличкой: