Джерри Лендей - Иисус Навин. Давид

Учитывая все это, Самуил не мог больше надеяться на уничтожение монархии. Тогда он, как это ни позорно, поставил перед собой ограниченную задачу — физически устранить Саула. Святое дело превратилось просто в личную обиду, спесивое стремление к самоутвержденью.

При небольшом дворе Саула служил очень милый юноша из колена Иуды по имени Давид, среднего телосложения, с тонко очерченными семитскими чертами лица, темноволосый, краснощекий, с миндалевидными глазами редкостной красоты. Происхождением он не блистал — младший из восьми сыновей землевладельца из Вифлеема по имени Иессей. Внимание и благоволение отца было целиком отдано его братьям, воинам в армии Саула и участникам войн с филистимлянами. А младшему в семье, Давиду, досталась низкая работа — пасти овец Иессея на каменистых и выжженных солнцем горах над Вифлеемом и носить пищу своим братьям в воинский стан.

Но природа таинственным образом вознаграждает избранников своих за лишения их юности. Отцовское пренебрежение воспитало в молодом пастухе уверенность в своих силах и изобретательность, редкие для его возраста. Хотя его обычной компанией было стадо блеющих овец на гористых пастбищах Вифлеема, Давид сделал своими союзниками время и тишину. Он целиком предался им, а они в ответ даровали ему воображение художника, наделили его прозорливым взглядом поэта, внушили ему чувство мистического единства с землей, призывающей чуткого юношу-пастуха к высотам большим, чем он сам.

Одинокая жизнь Давида поставила его перед элементарным выбором — оглупляющая скука или захватывающий путь самооткрытия, накопления собственных внутренних ресурсов, вызревания талантов, которые в большинстве из нас так и остаются нераскрытыми. Давид выбрал рост. Конечно же, бессознательно — он вовсе не готовил себя к величию намеренно. Во всяком случае, в годы своего становления до Гивы он не знал еще той силы, которую мы называем честолюбием. То, что некоторые приписывают генетической наследственности и влиянию обстоятельств, то, что другие неопределенно называют жаждой жизни, то, что мистики считают способностью к многознанию, заставило его отвергнуть ничтожное, бытовое, обыденное.

Семья Давида была истово религиозной. По крайней мере раз в год Иессей совершал со своими сыновьями паломничество в культовый центр Иуды, в Галгал, к выдыхающей пар расселине на Иордане, к крутым склонам, где в первый раз был установлен Ковчег Завета во времена Иисуса Навина. Они также путешествовали в Номву, в пяти милях к северу от Вифлеема, между Иерусалимом и Анафофом, куда многие из священников бежали после разрушения Силома и где, как кое-кто считает, пребывал Ковчег во времена юности Давида. Каждый раз, когда пламенеющий рассвет призывал семью Иессея в оливковые рощи, виноградники или на пастбища, они сначала собирались у простого каменного алтаря на взгорке посреди полей Иессея и просили Яхве благословить их труд и дневную жатву.

Но именно в одиночестве, среди овец, Давид упивался верой пустыни, точнее, двоеверием его отцов, идущих к земле Ханаанской. Солнце перемещалось по дуге лазурного неба, окрашивая и оттеняя бледно-медовый камень; тревожный крик удода и цокот испуганной газели оттеняли молчание гор; удушливый восточный ветер пустыни, «шарав», воительствовал с нагруженными морской влагой облаками с запада; а основания гор, казалось, полыхали от яростных небесных раскатов. Посредством всего этого Господь разговаривал с Давидом голосом, которого прочим не дано было услышать.

Спасением Давида от одиночества, страха и скуки была его лира — перебирая ее струны, он сочинял псалмы, хвалы и покаяния, обращенные к вездесущему Яхве, а также его праща, которой он научился владеть с исключительным искусством, отгоняя львов и медведей, угрожавших его стаду, как и призраки филистимлян, бесов его юношеского воображения, — они виделись ему в тени деревьев, в расселинах между валунами на горных склонах.

Время от времени он также отдыхал на руинах древних ханаанских стен и в развалинах храмов. Он молча изучал их или рассеянно ковырялся в земле, откапывая частицы того, что когда-то было ханаанским керамическим кувшином, гиксосской урной или египетским амулетом. Он размышлял о людях, которые когда-то изготовили и использовали эти предметы из земли, на которой теперь жили израильтяне. Когда его пальцы легко и ловко вступали в общение с этими останками, Давид почти непроизвольно начинал размышлять об историческом потоке, о людях с иными богами и другим прошлым, о древнейшем мире, лежащим за пределами физического и духовного познания его молодой страны и его собственного.