Северная часть Марсова поля неразрывно связана с именем первого римского императора Августа.
Кто такой был Август и почему мы называем его первым римским императором?
На эти детские вопросы не так просто ответить. Когда заговорщики-«освободители» готовили убийство Юлия Цезаря, они не хотели войти в историю зачинщиками нового раунда гражданской войны. Им хотелось выглядеть благородными тираноубийцами в духе древней греческой традиции. Поэтому они не приложили почти никаких усилий для того, чтобы уничтожить или хотя бы нейтрализовать ближайших соратников Цезаря — в первую очередь Марка Антония. А о дальнем родственнике Цезаря, юном Гае Октавии, они, скорее всего, даже не подумали.
Между тем, когда было прочитано завещание Цезаря, хранившееся у весталок, выяснилось, что Октавий, внучатый племянник диктатора, становился его прямым наследником (у Цезаря к моменту покушения не осталось законных детей). Девятнадцатилетний Октавий, в тот момент изучавший греческую премудрость в иллирийском городе Аполлонии (на территории нынешней Албании), рванулся в Италию, где сразу же дал понять, что намерен не только получить причитавшиеся ему несметные богатства Цезаря, не только назваться его именем, но и завладеть политическим капиталом приемного отца.
Как Август стал Августом
Есть некоторая проблема в том, как называть этого молодого человека в разные этапы его долгой жизни. Отец его происходил из знатного, хотя и не очень примечательного плебейского рода Октавиев и благодаря своим деловым и политическим успехам стал сенатором. При рождении мальчик получил имя Гай Октавий Турин (когномен, возможно, в честь победы Октавия-старшего над шайкой беглых рабов возле города Турии в Великой Греции). Став приемным сыном Цезаря, он принял его имя целиком — Гай Юлий Цезарь. В подобных случаях римляне нередко сохраняли свое родовое имя — номен — в качестве когномена, хотя бы второго; так, например, сын полководца Эмилия Павла, войдя на правах приемного сына в семейство Сципионов, стал зваться Публий Корнелий Сципион Эмилиан.
По этой логике молодой человек мог бы принять имя Гай Юлий Цезарь Октавиан. Вероятно, он так и сделал: некоторые историки и современники поначалу действительно называют его Октавианом. Но чем дальше — тем реже. Это имя напоминало о том, что род властелина мира — незнатный, что его связь с Цезарем — не кровная. Так имя «Октавиан» постепенно вышло из употребления, а в 27 году до н. э. Сенат пожаловал 35-летнего правителя титулами «Август» и «принцепс». Слово «Август» происходит от латинского глагола augere , «прирастать», может переводиться примерно как «величественный, торжественный, знаменитый, славный» и обладает скорее религиозным, нежели политическим ореолом. К этому времени Август окончательно расправился с внутренними врагами и, вероятно, хотел подчеркнуть наступление новой эры благополучия и мира. Смена имени подчеркивала этот переход. Слово «принцепс» означало старейшего сенатора, который по традиции открывал заседания; в менее терминологическом употреблении это был титул, который государственные деятели или полководцы получали за особые заслуги. Август принял это звание, подчеркивая основную идею той политической системы, которую он выстроил: «Авторитетом я превосходил всех, власти же у меня было не больше, чем у товарищей по должности». Иными словами, Август хотел представить свою власть как почти неформальную договоренность между собой и римским народом. Нет сомнения, что Август сделал главный решительный шаг, изменивший государственное устройство Рима. По тонкому замечанию советского историка С. Л. Утченко, это был «первый в истории пример режима, основанного на политическом лицемерии». То, что называлось «восстановленной республикой» (res publica restituta) , не было ни восстановленным (республику никто не ниспровергал), ни республиканским. Август утверждал, что не занимает никакой должности, несогласной с древними порядками, — и технически это так и было. Однако ни один римский правитель после царских времен не выполнял так много властных функций одновременно и несменяемо. Власть Августа не называлась ни консульской, ни диктаторской. Ее основу не составляло ни его бессменное пребывание в должности народного трибуна, ни даже проконсульская власть, предоставлявшая Августу беспрецедентные военные полномочия. Эта власть, строго говоря, никак не называлась. А дальше уже все зависело от того, как хорошо очередной правитель справлялся с такой шаткой системой. У Тиберия, который наследовал Августу, получалось неплохо; а у нескольких следующих принцепсов — например, у Калигулы и у Нерона — гораздо хуже.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу