Томас Рид - Смертельный выстрел

- Вудлей! - крикнул Кленси. - Едем, ради самого Бога, едем!

Товарищи, зная причину нетерпения Кленси, не удерживали его; они достаточно отдохнули и подкрепились, а потому не находили нужным сидеть дольше на одном месте. Не успели они еще оседлать лошадей, как собака бросилась к дороге и сердито заворчала. Она услышала стук копыт, и вскоре после этого среди деревьев показался какой-то всадник. Он ехал спокойно, не ожидая встретить лагерь на своем пути; едва, однако, увидел он его, как потянул к себе вожжи с очевидным намерением повернуть и уехать; но было уже поздно: он увидел вдруг перед собой дуло ружья, направленного прямо на него, и услышал грозный голос:

- Стой! Ни с места, Харкнесс! Не пытайся бежать! Я все равно пошлю тебе пулю вдогонку... Это верно, как то, что меня зовут Сим Вудлей.

Угроза подействовала; Харкнесс остановился, а затем по приказанию Вудлея двинулся к бивуаку. Спустя еще минуту он стоял на коленях перед охотниками и жалобно молил пощадить его. Бывший тюремщик без малейшей утайки рассказал всю свою историю. Он горько раскаивался теперь в том, что изменил своему долгу и соблазнился деньгами Ричарда Дерка. Шайка Борласса не только грубо обращалась с ним, а еще отняла у него "заработанные" им деньги, и после этого его избили. Воспользовавшись тем, что разбойники уснули, он убежал из лагеря и теперь возвращался в Штаты, не имея при себе ничего, кроме несчастной клячи и измученного раскаянием сердца. Помимо всего этого он рассказал им нечто такое, от чего Чарльз Кленси едва не обезумел, да и все товарищи его пришли в ужас и, решив, что нельзя терять ни единой минуты, вскочили на лошадей и пустились в путь. Харкнессу приказано было следовать за ними по пятам в сопровождении собаки. Он не смел ослушаться, зная, что ружье Вудлея каждую минуту может выстрелить. Эта мысль удерживала его от побега.

Всадники ехали по громадному лугу, покрытому роскошной растительностью, сочной, высокой травой, с одной десятины которого можно собрать целые тонны душистого сена, луга, не имеющие, по-видимому, никаких границ кроме небесного свода и горизонта.

Обширные и однообразные равнины прерываются рощами или несколькими одиноко стоящими деревьями, островами среди океана. Сходство это настолько разительно, что предки норманнов и саксонцев, прирожденные моряки, ввели здесь свои морские термины: уединенные группы деревьев они называли "островами", более обширные пространства, поросшие лесом, - "материками", узкие пространства между ними - "проливами", а углубления вдоль их окраин - "бухтами". Рассуждая по аналогии, мы можем назвать стада буйволов - стаями китов, мустангов играющими морскими свиньями, оленей и ланей - дельфинами, быстроногих антилоп - летающими рыбами, коршунов - морскими чайками, орлов - фрегатами или альбатросами.

Нет более живописного, более приятного зрелища, чем караван эмигрантов, движущийся по этим равнинам. Высокие фуры - "корабли равнин" - с белыми фургонами, олицетворяющими паруса, тянутся длинной линией друг за другом, подобно корпусу армии, которая идет колоннами; впереди группа всадников авангард, вторая - во фланге, с обеих сторон каравана, третья - в арьергарде для наблюдения за усталыми и отстающими; тут же в стороне стадо рогатого скота - волы для плуга, молодые бычки, предназначенные на мясо во время путешествия, дойные коровы - на молоко для детей и цветных людей, один или два быка для продолжения потомства, иногда стадо свиней или овец, затем крытые телеги с утками, индейками, цесарками, среди разнообразных голосов которых слышится иногда пронзительный крик павлина и всегда пение петуха и кудахтанье его гарема. Караван эмигрантов, который находился в пути, отличался одной особенностью - его сопровождала толпа негров-невольников, которые шли пешком в хвосте едущих фур. Отличительной чертой негров было то, что они никогда не бывали мрачными, как бы ни уставали во время пути. Всегда веселые, они перекидывались шуточками со своими товарищами или какой-нибудь Диной, сидящей в фургоне, задирали возниц, пересмеивались с погонщиками мулов, перекликались друг с другом. Рабы, они были жизнерадостней своих господ и веселостью своей оживляли все шествие.

Во главе каравана, направляющегося в Западный Техас, ехал полковник Армстронг. Выехав из Нечиточеса двадцать дней тому назад, караван добрался до реки Колорадо, переехал ее и теперь держал путь на Сан-Саба, первый приток Колорадо. Караван состоял почти из тридцати фургонов, повозок и колясок, пятидесяти всадников, двухсот пятидесяти пеших - мужчин с черной и желтой кожей, и почти такого же количества женщин и детей, сидевших в фургонах. Белые женщины и дети ехали в экипажах на рессорах. В одном из последних ехали две молодые леди, которым оказывали особенное внимание; экипаж их окружен был свитой из полудюжины всадников, которые почти все время молчали, не решаясь много разговаривать с ними. Одна из них была, правда, весела, охотно смеялась и шутила, зато вторая имела грустный, убитый вид. Это были Джесси и Елена Армстронг. С тех пор как они уехали из отеля Нечиточеса, не произошло никакой перемены ни в их сердцах, ни в надеждах. Младшая, Джесси, счастливая невеста, уверенная в том, что скоро будет счастливой женой, рисовала себе будущее в самом радостном свете; для старшей будущего не существовало, а прошлое стало мечтой... ужасным видением... и всему причиной была она сама.